Длинные тени - [165]

У Берека досада вмиг исчезла.

— Что тут не понять? Ты, однако, вспомни, как мы с тобой в Гамбурге выслеживали Болендера. В ресторане обер-кельнер Курт Фале Болендер не менее получаса стоял рядом со мной, что мне мешало застрелить его или же чем-нибудь размозжить ему голову? А после, в машине, когда его везли в тюрьму, он ведь сидел между мной и тобой, что нам тогда мешало задушить его?

— Иоганн Штифтер.

— Вот тут ты ошибаешься. Думаю, как только представитель немецкой уголовной полиции Штифтер понял, что ничего нового о Штангле от Болендера не узнает, он сразу же потерял к нему всякий интерес и не возражал бы, если кто-либо вздумал убрать его с дороги. Скорее всего, поэтому он и посадил его между нами на заднем сиденье, а сам уселся рядом с водителем.

— Это мне в голову не приходило.

— Верно, Фейгеле, и я над этим никогда не задумывался, а теперь ты натолкнула меня на эту мысль.

— И все же мне кажется, что сами мы не рассчитались с убийцами по другой причине.

— А именно?

— Когда мы выследили Бауэра и Болендера, нам еще казалось, что их ждет правый суд и справедливый приговор.

— Тут, Фейгеле, возразить мне нечего, так как это сущая правда.

Дорога, куда они свернули, была запружена машинами, идущими нескончаемым потоком. Нельзя было отвлекаться ни на миг, и Берек замолчал. Откровенно говоря, ему хотелось, чтобы хоть на некоторое время прекратились разговоры, которым нет конца. Горечью полна душа, но жизнь идет своим чередом. И Фейгеле хотелось помолчать. Она была недовольна собой: слова об успокоительных каплях прозвучали слишком резко. К вечеру им надо будет подъехать к Вонделу. Он теперь живет у дочери за городом. После перенесенной операции никак не может прийти в себя. Дочь делает все, чтобы скорее поставить его на ноги. Там, у Вондела, она, Фейгеле, и услышит о поездке Берека в Бразилию: что пережил, чего добился. Хорошо еще, что никто из пациентов Берека не знает о его возвращении. По телефону она всем отвечала, что он вернется не раньше, чем через три-четыре дня.

Сейчас Катаринка, их собачонка, почуяв хозяина, стряхнет с себя дремоту, вскочит с места и начнет ползать на брюхе вокруг Берека.

ИСЧЕЗНУВШЕЕ МЕСТЕЧКО

Фейгеле открыла окно и буквально губами ощутила свежесть раннего утра. Все вокруг щедро залито солнцем. Цветы на газонах, заполнивших узкий дворик, сверкают блестящими от влаги красками. Берек еще спал, и Фейгеле принялась готовить завтрак: чистить и натирать на терке картофель.

Похоже, сегодня будет славный, солнечный день. Жаль только, что, как и все хорошее, такие дни быстро проходят: не успеешь оглянуться — уже вечер.

Все мы родом из детства, и в каждом из нас память о детстве живет до глубокой старости. Вчера сидели они у Вондела. Затянувшийся допоздна рассказ о поездке за океан утомил Берека. Подали чай. Дочь Агие — высокая, добродушная женщина, сама мать двадцатилетнего сына — вспомнила свою мать, какой отменной хозяйкой она была. И на Берека нахлынули воспоминания. Обычно немногословный и сдержанный, он не дал ей договорить и принялся оживленно рассказывать о своей маме:

— Сколько я себя помню, наш дом, с виду небольшой, всегда был свежевыбеленный, опрятный; никогда я не видел, чтобы стены были обшарпаны, с облупившейся штукатуркой. Двор тщательно подметен. Посуда всегда сверкала чистотой. Большая медная кружка так блестела, что в ней, как в зеркале, можно было видеть свое отражение. А как мама готовила! Ее картофельные оладьи я помню до сих пор. Кажется, и теперь я мог бы съесть целую тарелку и, пожалуй, не отказался бы от добавки…

Домой они возвращались поздно ночью. Было свежо. Ехали вдоль длинной тополевой аллеи, озаренной лунным светом, затем — мимо амстердамских каналов. По пустынным улицам редко проезжала машина или виднелся запоздалый прохожий. Когда они уже были почти у самого дома, Фейгеле сказала:

— К завтраку, Берек, будет тебе целая тарелка картофельных оладий, а захочешь мне доставить удовольствие — съешь и попросишь добавки.

Берек так и не разобрал: то ли это было сказано в шутку, то ли Фейгеле давала ему этим понять, что он был недостаточно вежлив с хозяйкой дома и что сама она, Фейгеле, может готовить не хуже его мамы.

Это было ночью, а теперь уже утро. Фейгеле прикрывает за собой кухонную дверь и идет в спальню.

— Берек, ты спишь или притворяешься? — спрашивает она негромко.

— Сплю, Фейгеле, конечно, сплю, — откликается Берек.

— Так, может, помочь тебе прогнать сон? Вот стяну с тебя одеяло…

— Не вздумай, не то подниму такой шум, что все соседи сбегутся.

— Воображаю, как изумятся соседи, ведь они от тебя никогда громкого слова не слыхали. Вот сброшу тебя с кровати…

— Напрасная затея, — смеется Берек. — Ни домкратом, ни канатом меня с места не сдвинешь. Ты что делаешь удивленное лицо, как будто первый день меня знаешь? Известное дело: раз лентяй, то непременно упрям как осел.

— Берек, я хочу тебе что-то показать.

— Покажи. Но погоди, чем это так вкусно пахнет? Ух, какие ароматы! Катаринка, — обернулся он к собачке, — ты ведь в этих делах понимаешь толк.

— А у меня для тебя приготовлена целая гора картофельных оладий, — как бы между прочим сказала Фейгеле.