Длинные тени - [158]

Много лет назад, когда я еще жил в Европе, меня познакомили с интересным человеком. Во время войны он на оккупированной территории редактировал подпольную газету. Двух его предшественников расстреляли. Не избежал беды и он: немцы его арестовали, но о причастности к изданию газеты не знали, а как бывшего солдата вражеской армии заключили в лагерь для военнопленных, и он выжил. После войны он отказался брать денежную компенсацию, которую западногерманские власти выплачивали пострадавшим от фашизма. Как и многие другие, он заявил: «Кровью не торгуют!» Это так. Для себя лично и я бы этих денег не взял, но для борьбы с фашизмом… Будь с нами наш общий друг Вондел, он сказал бы вам то же, что и я. Теперь я могу вас выслушать. Немного времени у нас еще осталось.

— Леон, мне кажется, вам опасно оставаться в Бразилии.

— Видите ли, человеку нездешнему, мало знакомому с Латинской Америкой, трудно представить себе, как пристально все эти многочисленные военные преступники следят здесь за делом Вагнера. Они нажимают на все педали, чтобы вызволить его, ищут и находят лазейки. Делается это, как вы понимаете, не только из стремления помочь своему партайгеноссе. Если это им удастся, Бразилия, и особенно мой город Сан-Паулу, еще в большей мере станут фашистским гнездом. Как же я должен поступить? Думаю, что не только Варшаве, но и Бонну, где колесо правосудия едва вертится и к нацистам проявляют чрезмерное мягкосердечие, Вагнера не выдадут. Если даже министерство юстиции примет такое решение, бразильский парламент его отменит. К сожалению, это так, и когда-нибудь вы вспомните мои слова.

Кстати, сегодня мне стало известно, что предварительно этот вопрос уже зондировался в парламенте. Собственно говоря, речь шла о Сан-Паулу. Город растет как на дрожжах: бурно развивается промышленность и транспорт. Возникла необходимость хоть как-то очистить воздушное пространство над городом, и об этом в парламенте дебаты велись неоднократно. Но сейчас не о том речь. Во время дебатов как бы мимоходом упомянули о гражданине Сан-Паулу Густаве Вагнере и что его делом следовало бы заниматься не где-то за рубежом, а в самой Бразилии. Мне рассказал об этом депутат парламента, который не разделяет этого мнения. В нынешнем правительстве таких людей можно пересчитать по пальцам. Но как бы то ни было, адвокатам Вагнера надо по возможности ставить палки в колеса.

Глядя на Гросса с уважением, Берек заметил:

— Леон, я слушаю вас и думаю, как вам все это удается, откуда у вас столько мужества и силы?

Леон вытер платком залысины на высоком лбу. Не будь он уверен в искренности Шлезингера, он, вероятно, отделался бы ничего не значащей шуткой, но здесь идет откровенный разговор. Хочется по-дружески положить руку на плечо Бернарда, но лучше этого не делать: с них глаз не спускают. И Леон отвечает:

— Тот же вопрос я мог бы задать и вам, и Вонделу, и многим другим людям из разных стран. Уж мы-то с вами знаем, как далеко зашел бы Гитлер, если бы ему не сопротивлялись и положились на судьбу. Вас еще на свете не было, когда мы каждую неделю вынимали из почтовых ящиков такого рода «послания»: «Теперь вам придется сделать выбор, на чьей вы стороне: с нами или против нас. Если с нами — Адольф Гитлер вас осчастливит, если против — остерегайтесь! Становитесь в наши ряды, пока не поздно!» Или: «Мы победим, а вы, как бездомные попрошайки, будете стоять на улице с протянутой рукой». Я не случайно запомнил это слово в слово. За то, что я однажды разорвал такое «послание», меня избили чуть ли не до смерти. Потом мне об этом напомнили в Бухенвальде. Фашизм — и есть фашизм. Он и теперь не менее опасен.

У входа в дом Терезы Берек предостерег Гросса:

— Леон, будьте осторожны!

И услышал в ответ:

— Всем нам надо быть осторожными.

ДЕЛИКАТНОЕ ДЕЛО

Фрау Тереза сидела в кресле и вязала узорчатую салфетку. Спицы в ее руках так и мелькали. За последние дни она заметно изменилась, будто состарилась на несколько лет. Взгляд рассеянный. Разговаривая, обращается только к Гроссу, как если бы Шлезингера в комнате не было. В ее понимании так и должно быть: раз от услуг доктора ее вынудили отказаться, значит, надо ему заплатить то, что следует, и распрощаться. Она даже заранее продумала, что скажет ему напоследок: «Герр Шлезингер, как человек вы мне симпатичны, и я была бы не прочь еще когда-нибудь встретиться с вами, но не как с врачом». Начала же она разговор с того, какой невыносимый человек этот Шлок:

— Вчера он весь вечер просидел в отеле и никуда носа не высовывал. Это мне доподлинно известно. Звонила ему без конца, и никто не откликался. Но вот поздно ночью набираю его номер и слышу, как он дышит в трубку, но не отзывается. Последний раз набрала его номер и сказала, что Фушер рекомендовал мне обратиться к нему, но он выслушал и снова молча повесил трубку. Что после этого скажешь о таком человеке?

— Фрау Тереза, ни Фушера, ни Шлока опасаться вам нечего.

Тереза бросила на Гросса недоуменный взгляд:

— Вы ведь не станете отрицать, что доктор Шлезингер передал вам разговор Фушера с Вагнером в тюрьме. Он, конечно, рассказал вам и о том, как Фушер преподнес мне ворох газетных вырезок, в которых пишут всякие пакости о Вагнере. Как же после этого мне их не опасаться? Я не столь наивна, чтобы не понимать: коль Фушер оставил мне телефон Шлока, а тот со мной не желает разговаривать, значит, что-то не так. Одно из двух: или это уловка продувной бестии Фушера, чтобы еще больше меня запугать, или же его позиция настолько упрочилась, что он уже не находит нужным считаться со мной.