Длинные руки нейтралитета - [57]

На линии столкновения было полное затишье. Обе стороны прикидывали, планировали, копали, укрепляли.

Воспользовавшись случаем, Мариэла черканула страничку наставнице. В ней помимо вежливых слов и краткого изложения событий имелась информация о необычном домашнем зверьке, и содержалась просьба разузнать, есть ли аналогичный вид на Маэре. Обосновывалось это чисто научным интересом – правда, тот лежал несколько в стороне от специальности весьма почтенной. Завистник и недоброжелатель (если бы нашелся таковой среди тех, кто знал о содержании записки) мог бы прошипеть, что интерес большей частью имеет эстетические корни: котик очень понравился Мариэле.

Даже на тусклом фоне этих событий не стоил особого внимания тот факт, что Костя снова навестил дракона. Для мальчишки причина визита была более чем весомой: старшая сестра обновила, как скажут в будущем, линейку изделий. Помимо человечка и дракончика в ней появилась симпатичная кошечка.

Таррот долго расспрашивал об этом невиданном зверьке, которого принял поначалу за известного в драконьих краях ягуара. Но Костя уверил, что это зверь совсем маленький («Ну вот такой!» – и соответствующий жест руками), живет в доме, ничуть не стесняя хозяев, а главной его дичью являются мыши.

– Это для госпожи доктора, ей очень наш кот понравился, – убеждал юный купец. – Готов даже в долг поверить.

– Слова ты умные знаешь, – фыркнул Таррот, – наверное, и читать умеешь?

– А то ж, – солидно кивнул гость, – и считать тоже, и писать, опять же.

Дракон знал от товарищей, что далеко не все местные столь образованные, и потому поинтересовался:

– Где учился?

– Папаня читать и писать научил… пока жив был, – вздох, – а счету от Сереги-длинного, это мой сосед, поднабрался. Взял у него книгу умную на время. Только Серега – он на бумаге считает, отцу помогает, а я так, в уме. Бумага, она ить дорогая.

Разумеется, гость не мог в полутьме пещеры заметить интерес в глазах хозяина.

– В уме, говоришь? А если проверить?

– Так запросто! – подбоченился нахальный визитер.

Таррот быстро прогнал Костю по таблице умножения и убедился, что ее он знает назубок. К большому удивлению дракона, оказалось, что мальчишка может умножать даже двузначные числа в уме.

Драконы едва ли не больше людей подвержены идеям справедливости, почему и последовала похвала:

– Ты считаешь в уме превосходно, почти как мы.

В ответ мальчишка почтительно поклонился:

– Благодарю, господин Таррот.

– У тебя прекрасная для человека память. Я бы с удовольствием взялся учить считать по-драконьи.

– Вы думаете, это возможно, господин Таррот? – осторожно спросил малец.

– И возможно, и нужно. У вас, людей, штурманы не могут обходиться без длительных расчетов. А если ты будешь хорошо считать, ты сможешь стать штурманом… ну, похуже, чем дракон, у тебя все же нет таких способностей… но тут надобно много знать помимо счета. Но для начала, если захочешь, получишь умение быстро считать.

– А плата велика ли?

– Я с ней подожду, – тут дракон оскалился в улыбке, – в долг поверю.

Просто удивительно, с какой скоростью расползаются слухи. Удивительно, конечно, для тех, кто не знает, что скорость распространения новостей описывается экспонентой.

Вот и сейчас разговоры о том, что госпожу доктора видели посещающей Михайловскую церковь, прошлись по всему Севастополю. Очень скоро уважение к немке подскочило: ей не только чаще кланялись и снимали шапку при встрече – очень многие жители города крестили матушку Марью Захаровну в спину со словами: «Спаси тя Христос» или чем-то подобным.

Но очень скоро грянула гроза на пустом месте. Так, по крайней мере, думали окружающие.

Солдат Семирылов из пехотного прикрытия артиллерии мог почитать себя счастливчиком. Мало того, что его вовремя доставили в госпиталь, так вдобавок ногу не отрезали – при задетой кости такое случалось нередко – а молодая девка, доктор из немцев, пообещала, что если ногу не беспокоить, то через три недели он (Семирылов) забудет, что вообще был ранен. Наврала она, конечно: нога стала не только на вид, но и наощупь ну в точности, какая была. Немка явно переосторожничала. Тем не менее, Семирылову выдали костыли, на них он и передвигался. Но как-то вечером солдат попробовал сначала поболтать в воздухе раненой ногой – та действовала без нареканий. Потом Семирылов отважился пройтись по палате без костылей. Результат показался отменным. Чего уж говорить: нога была в таком состоянии, что хоть в пляс пускайся.

Храбрец решился сделать свои выводы. Он знал, что раненые из ходячих (те, которым запретили бередить только руку) могли пробираться наружу и приносить хлебного винца. Он сам участвовал в реализации трофеев от подобных походов. Но кое-что Семирылова не устраивало, и это «кое-что» имело под собой самую материальную основу. Добытое честно делилось на палату независимо от величины денежного взноса, а очень у многих денег не было вообще. Сам Семирылов сберег некоторую долю от положенного жалования, но необходимость поить неимущих за свой счет глубоко угнетала. Расположение торговой точки, поставлявшей местное пойло, было хорошо известно всем в палате, однако дойти до нее можно было лишь на своих двоих, но никак не на костылях: уж больно дорога крутая.