Диверсанты - [46]

Держащиеся на затылках часовых уставные кепи и расстёгнутые бушлаты вкупе с унылыми позами насквозь выдавали запущенность несения караула на этом стратегическом объекте.

Быть может, местный начальник особо не обращал внимания на расхристанных солдат. Большая удалённость, унылость, монотонность способны разъесть любую дисциплину.

Неподалёку от шлагбаума располагался строительный вагончик без маскировочной сетки, выкрашенный в зелёный цвет. Наверняка остальные из бодрствующей и отдыхающей смен находились в нём.

Тут же у вагончика под навесом была кухня, что-то кашеварил местный шеф-повар, помешивая половником парящее варево в котелке средних размеров, подвешенном на перекладине. Огонь горел плохо по причине отсыревших дров, затяжного дождя и вообще повсеместной сырости.

Шеф-повар то и дело аккуратно плескал на тлеющие поленья горючую жидкость из консервной банки, снова наполняя её из двадцатилитровой канистры. Огонь тут же ярко вспыхивал, быстро опадая, а повар снова плескал подпитку.

Метрах в десяти от вагончика одиноко устроилась неказистая будочка клозета всё той же зелёной расцветки.

Это всё, что успели разглядеть парни, бесшумно подойдя к поляне, рассредоточившись, заняв позиции для наблюдения.

Они радовались, что нет собак. Эти лучшие друзья человека не дали бы подойти скрытно.

Принадлежность объекта к федеральным войскам сомнений не вызывала — обвисший сырой выцветший триколор на флагштоке полностью подтверждал это.

У оппозиционеров тоже был триколор, но с двуглавым державным орлом.

Несмотря на запущенность, унылость, затерянность в тайге, смена караула производилась каждые два часа. Когда из вагончика первый раз за время наблюдения вышел разводящий, а за ним трое часовых из новой смены, сердце Янычара тревожно ворохнулось. Прильнув к оптике, он опознал Саньку Попова — своего сокурсника по Рязанскому училищу. Их кровати стояли рядом. Они были друзьями.

Только этого не хватало…

Санька сильно хромал на левую ногу, подволакивая её какую-то неживую, вялую, опираясь левой рукой на палочку, правая рука висела у груди на перевязи.

Требования устава к смене караулов он соблюдал неукоснительно, не обращая лишь внимания на внешний вид солдат.

Впрочем, при виде разводящего те старались подтянуться, хоть и не нравились им такие порядки, судя по недовольным физиономиям. Наверняка считали лишней подобную строгость на столь отдалённом объекте. Но, видимо, спуску подчинённым Попов всё же не давал.

Когда караул сменился третий раз и на посты заступили те же часовые, что стояли при выходе разведчиков к поляне, капитан сказал:

— Численность личного состава известна. Ночью работаем. Разводящего не трогать. Сокурсник это мой…

— Вот это номер! — не удержавшись, воскликнул Негатив.

— Во, попадалово… — поддержал товарища Бек.

— И чё теперь делать? — осторожно поинтересовался Мамба.

— Ага, просвети, командир, — поддакнул Куба.

Каждый втайне боялся подобного. Гражданская война разбросала бывших сокурсников и однокашников по разные стороны, сделав друзей вынужденными врагами.

Как убить того, кто был ближе всех, стоял плечом к плечу в одном строю, делил тяготы и лишения, привыкая к армейской жизни, стремясь стать офицером, защитником страны, народа?

— Допросим его, — нехотя ответил Янычар. — Нужно выяснить, когда приходит наземный транспорт, а ещё лучше — вертолёт. Если повезёт с «вертушкой», то через час будем пить чай с пряниками.

Никто не спросил, что станет потом с другом командира, воюющим на стороне врага.

На войне такие вопросы задавать не принято…

Сентябрьский день быстро угасал, невидимое из-за низких туч солнце поспешно закатилось за разлапистые верхушки елей. У входа в вагончик, у ворот ангара и у бочки зажглись три небольшие двенадцативольтные лампочки, видимо, запитанные от аккумуляторов.

Смена караулов шла с неукоснительной регулярностью, в том же режиме менялись и спецназовцы, по двое отдыхая и по трое бодрствуя.

В полчетвёртого утра, когда до смены караула оставалось полчаса, а часовые откровенно поникли головами, Янычар скомандовал:

— Начали.

Три бесшумных хлопка оборвали жизни солдат, так и не проснувшихся, осевших в высокую траву.

Тёмные силуэты Бека, Мамбы и Кубы устремились к ним. Негатив и Янычар остались на месте.

С убитых сорвали бушлаты, накинули на себя, ожидая за долгое время почувствовать тепло, но сырые насквозь комбинезоны мокро липли, вызывая озноб. Спецназовцы встали на посты, подражая позам часовых, держа на плечах автоматы с примкнутыми штык-ножами.

В темноте, несмотря на свет лампочек, нельзя было разобрать кто стоит. Конечно, при смене караула всё откроется, но доводить до этого никто не собирался. Нужно лишь дождаться сменщиков, чтобы вышли из вагончика, увидели силуэты часовых и, ничего не подозревая, выстроились в колонну. Затем уничтожить их, не трогая по желанию капитана разводящего, а потом уничтожить отдыхающую смену в вагончике.

Вот и всё. Просто и понятно.

В четыре часа скрипнула дверь, вышли трое солдат во главе с сильно хромающим разводящим. Они успели проделать только половину пути до «грибка». Для солдат это были последние шаги. На своё счастье они не подозревали об этом и умерли, не ожидая смерти. Это, наверное, наиболее предпочтительный способ, когда душа не мечется от страха ожидания неминуемой гибели, а просто покидает своё временное пристанище, устремляясь в Вечность.