Диверсант - [2]

Наступала новая, небывалая жизнь. Окончание войны означало конец повсеместно бесчинствующим бандам мародеров, прекращение бесконечных поборов и сокращение налогов, развитие торговли и ремесел.

Праздник в городах и деревнях не стихал месяцами, королевский же двор отмечал победу целый год. Балы, карнавалы, охоты и торжественные приемы следовали один за другим, без малейшей передышки. Не отставали и вояки. Знатные рыцари и простые латники, лучники и артиллеристы, моряки и арбалетчики отмечали победу со свойственным всем военным размахом.

Но был кое-кто еще. Те, кто несмотря на внешнюю неприметность своих усилий сделали для победы никак не менее всех прочих. В летописях не встретишь их имен, ведь современники презирали и стыдились разведчиков, насмешливо именуя тех "рыцарями плаща и кинжала".

Вызывала негодование подлая шпионская привычка бить в спину, не обставляя вызов на бой пронзительными звуками сверкающих горнов. А еще те без зазрения совести пользовались ядами и стилетами, подкупали чиновников и соблазняли фавориток. Им не подавали руки, и в приличном обществе их как бы не замечали.

Часто опасный труд разведчиков пропадал втуне, но иногда, совсем редко, им все же улыбалась фортуна. И вот тогда в осажденных крепостях взрывались "от случайной искры" пороховые погреба. Необъяснимым образом тонули новехонькие, с иголочки, военные корабли, а накрепко запертые ворота вражьих городов приглашающе распахивались как бы сами по себе, от ветра.

То были люди, вершившие историю. Да-да, именно они, а вовсе не напыщенные фигуры в коронах и горностаевых мантиях. И, да: они любили золото и женщин, но нам ли, развалясь на мягком диване, тыкать в героев грязным пальцем? Превыше мирских благ они любили Родину, и потому заслуживают доброй памяти. Об одном из них наша книга.

Часть 1. Иду на Вы

Глава 1 июль 1432 года, Париж-Кале: я сам — судья

Ветер еще с ночи унес в предместья миазмы большого города, и сейчас теплый воздух напоен ароматами окрестных лесов и полей. Солнце палит как в тропиках, на лазурном небе ни облачка. Откуда-то справа доносится хриплый рев труб, ему вторят восторженные крики, и я невольно оглядываюсь. Париж ликует. Будущая столица объединенного франко-британского королевства утопает во флагах и цветах. С раннего утра оглушительно трезвонят все колокола, ведь впереди целая неделя торжеств.

Город трещит по швам, к ста тысячам парижан прибавилось столько же съехавшихся гостей. Те из них, кому вчера не хватило мест в тавернах и постоялых дворах, устроились на короткий отдых прямо у стен домов, и ни у одного из хозяев не поднялась рука выплеснуть на незваных гостей помои или вызвать стражу. Уж больно серьезен повод для празднования, чтобы оставалось место для мелкого брюзжания. Сегодня вам не Пасха или Рождество, что случаются всякий год, а нечто совершенно особенное — коронация!

Обеденный зал трактира "Ворон и ласточка" пуст. По случаю небывалой жары окна распахнуты настежь, позволяя беспрепятственно любоваться происходящим на улице. Вот я и любуюсь во все глаза, настороженно выглядывая Жака Кера. Пора бы ему объявиться.

За соседний стол плюхается здоровенный, поперек себя шире дворянин в черном камзоле. Меч на его поясе, отсюда вижу, недурной ковки. Пальцы в перстнях, на шее — золотая цепь с самоцветными камнями. Лицо грубое, тяжелая челюсть упрямо выставлена вперед. Рядом мягко присаживается сгорбленный, худой как щепка мужчина с быстрыми глазами. Весьма подвижный, одного взгляда на его длинные беспокойные пальцы мне хватает чтобы озаботиться вопросом, на месте ли кошель с деньгами.

Оказывается, еще на поясе, и потому я меняю позу так, чтобы проворный даже теоретически не мог его умыкнуть. Ни к чему подвергать соблазну доброго христианина, а тот, отсюда вижу, ох и добрый!

— Ближе садись, Мэлоун, — рокочет здоровяк, — да говори потише.

— Не беспокойтесь, сэр Латрикс, тут место чистое, и всяк занят своим делом.

Оба дружно косятся на меня, но я как сидел, уставив нос в медный кубок с вином, так и сижу. Оно мне надо, чужие заботы? Тут от собственных проблем голова пухнет.

Худой прокашливается, звучно сплюнув, по полу шаркает подошва.

— Спрашивайте, ваша милость, — говорит он.

— Что слышно о Тюдоре?

Мэлоун, еще раз откашлявшись, с убитым видом признается:

— Мы так и не смогли его найти. Ушел, как угорь из рук. Вы же знаете этого дьявола!

Здоровяк раздраженно дергается, табурет под ним предупреждающе скрипит.

— Где вы видели его в последний раз? — рыкает сэр Латрикс.

— В толпе у городской ратуши. Малютка Робин стоял за Тюдором практически вплотную. Ждал, пока начнется торжественный салют, чтобы прирезать его в суматохе. Когда пушки грохнули, люди начали кричать и обниматься, толпа смешалась…

— Что замолчал? — бурчит обладатель баса.

— А что тут скажешь? Малютку Робина мы нашли только через час. Чертов Тюдор запихал его в пустую бочку из-под пороха, а в боку у трупа торчал его же собственный стилет!

Из- за соседнего стола доносится звучное ругательство.

— Ладно, это все лирика, а мне нужен результат, — басит сэр Латрикс. — Продолжайте искать, за валлийца неплохо заплатили, а дадут еще больше.