Дитя Ковчега - [33]

совершил несколько тревожных открытий в области воспроизведения гороха, что может – а может и не – служить опровержением существования Божьего. К тому же, ходили слухи, что экспедиция Дарвина на «Бигле», в команду которого лично входил Кабийо, по утверждению самого шеф-повара Скрэби, собрала достаточно зоологических доказательств, чтобы оспорить сам факт Сотворения Мира! Вдобавок, сегодня утром в «Таймс» доктор прочитал, что снова подняли теорию Ламарка,[53] согласно которой дети могут наследовать привычки и черты, приобретенные родителями в течение жизни: скажем, пристрастие к острому бульону или умение играть гаммы на фортепиано. И в результате (о, глупые паяцы!) Лондон взбудоражен заявлениями, что если завтра человек лишится глаза, его сын родится циклопом – как дикобраз из кунсткамеры в Зоологическом музее.

– Вздор! – кричит Скрэби, дочитав статью, и отшвыривает «Таймс». – Я лично набивал этого дикобраза! Его отец был совершенно нормальным, и у меня есть доказательство – документ! Все это жалкое вранье!

– А вот тут вы ошибаетесь, – лениво возражает Императрица. – Что-то витает в воздухе. Я чувствую, как оно проносится мимо.

Фиалка, будущий несчастный «синий чулок», натренированной рукой намазывает очередной кусок хлеба маслом.

– Но эти пробелы в ископаемой истории, – задумчиво бормочет Скрэби. – Они необъяснимы. Дарвин говорит, что когда-нибудь их заполнят, что геологи будущего найдут недостающие фрагменты, но этого недостаточно. Нам нужны ответы сейчас, черт побери!

– Они их никогда не найдут, – вдруг резко бросает Императрица. – Пробелы так и останутся пробелами, Айвенго. Я это предвижу. А еще я замечаю признаки внезапных, быстрых перемен. Трансформации. А еще… – И тут она смолкает.

Скрэби зажигает убийственную гаванскую сигару, и Императрица погружается обратно в облако частиц, рисующих теперь распад Повсеместно Протянутой Паутины.

– Проклятый динозавр, – повторяет Скрэби, снова прикидывая на глаз размеры этих человекоподобных Гималаев, своего младшего ребенка, и бесцельно вертя карандаш над схемой, которую рисует. У него будет столик из окаменелых экскрементов динозавров, нарезанных кусочками и выложенных мозаикой.

Мои родители помешанные, размышляет Фиалка Скрэби, набрасывая на скатерти список ингредиентов для ужина.

– Расскажите мне про мартышку-джентльмена, отец, – просит Фиалка. – Мы с Кабийо хотим потушить его сегодня вечером. С кориандром и под весьма оригинальным соусом из креветок.

За эти годы, благодаря воображению и гению Жак-Ива Кабийо, пристрастиям Фиалки и доступности мяса экзотических животных, меню семейства Скрэби стало еще изысканнее, необычнее и великолепнее. Фиалка научилась тушить в собственном соку, мариновать, фаршировать, заливать желе и заправлять пряностями, а также готовить сорок пять разных видов выпечки. Вдобавок, она искренне прониклась философией Cuisine Zoologique: в хозяйстве все сгодится. Когда пришел второй корабль с арктическим льдом для ледника, Фиалка и Кабийо уже подготовили материалы для первых трех глав книги бельгийца: «Cuisine Zoologique: une philosophy de la viande».[54] Кабийо вспоминал Брюссель и те яства, которые видел в окнах ресторанов и запах которых ощущал через двери воображаемых châteaux, воздушных замков. Вспоминая и фантазируя, он описывал блюда, затем воссоздавал их и вместе с юной помощницей составлял рецепты все необыкновеннее. Особую изобретательность Кабийо проявлял, когда дело касалось соусов – так, что даже миссис Скрэби имела мужество однажды, в минуту относительной приземленности, заявить, что никогда не знаешь, какую рыбу или мясо ты ешь – настолько утопают они в искусной смеси пряностей. На данный момент шеф-повар и Фиалка благополучно придумывали рецепты для мяса огромного числа животных, спасенных с «Ковчега» Капканна. Они съели зебру, боа-констриктора и моржа, поэкспериментировали с мангустом, эму и гоанской ящерицей, отведали тигра и сотворили чудесный мусс из волнистого попугая à la Grecque.[55]A сегодня собирались приготовить примата – очередную жертву débâcle[56] на «Ковчеге». Сейчас обезьяна в разделочной комнате, размораживается после долгих лет пребывания в сердце арктического айсберга.

Фиалка отхлебывает чаю.

– Я говорила про мартышку-джентльмена, отец.

– А, ну да. Интереснейший экземпляр, – отвечает Скрэби, радуясь, что его дочь наконец чем-то заинтересовалась. – Поразительно напоминает человека. Просто потрясающе. Я им занимался сегодня. Бегемотица хочет сделать из него вешалку, черт возьми, – в дамскую комнату банкетной залы. Поэтому я сделал каркас с согнутыми локтями – чтобы можно было вешать на него полотенца.

– Но ведь он, мне казалось, – часть Коллекции Царства Животных, – возражает Фиалка. – Разве они не должны стоять в молитвенных позах?

– По большей части, да. Но Королева благосклонна к приматам. Она не желает их ставить в музей. Она хочет, чтобы они были одеты скорее как слуги, помогающие в Дворце. Ну, вы понимаете.

Фиалка кивает. Она уловила мысль. Мысль чуточку тревожная – как и статья в газете, – но Фиалка не понимает, почему.