Дитя Ковчега - [27]

Так вот, записывает она то, что смотрит, а потом вся такая удивляется, когда обнаруживает, что другое не записалось. И знаешь, что она выдает? «Глупая машина, – говорит. И еще, цитирую: – Я думала, она может записывать две программы сразу, а получилась чистая пленка». По-моему, женщины – восьмое чудо света. Имей в виду, без шуток, – добавил Норман, («извиняюсь») рыгая. – Я верю лишь в то, во что стоит верить. Вот у моих двух девочек – Траляля и Труляля,[49] как я их называю, моих дочурок – никогда не было проблем с техникой. Если они чему и научились от вашего покорного слуги, то это пользоваться инструкцией.

В этом я убедился лично пару недель спустя, когда они со знанием дела показывали, как работает их вибратор.

Я как раз изображал Элвиса – «Тюремный Рок»,[50] как сейчас помню, – когда бармен рявкнул мне:

– Эй ты! Заткнись там! Заткнись!

Мы с Норманом развернулись на стульях; я – так быстро, что пришлось ухватиться за край стола, чтобы не раскрутиться и не взлететь. Восстановив равновесие, я увидел, что весь бар вдруг собрался у телика над стойкой и пристально пялится в экран.

– Новости! – изрек бармен, сложив руки лодочкой у рта, и включил громкость, так что теперь телевизор орал на пределе.

Экран заполнила картина полной разрухи. Летит пыль. Пожарные бегают со шлангами, заливая водой и пеной перекрученный бетонно-металлический каркас горящего многоэтажного здания. Репортер в шлем-каске и противогазе пробирается через дымящиеся руины.

– Вот все, что осталось от Государственного Банка Яйцеклеток сегодня, после взрыва пластида «Семтекс», – поясняет репортер. Даже через противогаз видно, что он чуть не плачет. Мы все уставились на экран.

Репортер не мог продолжать. После еще нескольких кадров тушения пожара и дымящихся обломков единственное, что он смог произнести с глухим всхлипом:

– Возвращаемся в студию.

Где нас ожидали известия погорячее:

– Сегодня вечером надежды Великобритании на будущее были разбиты, – начал диктор, – когда Государственный Банк Яйцеклеток был разрушен мощным взрывом. Здание – и его содержимое – полностью уничтожены. Ни одна организация пока не взяла ответственность за нападение, но, предположительно, за сегодняшним терактом стоят религиозные фундаменталисты.

Пока шли новости, в баре повисло гробовое молчание. В мире не осталось ни одной британской яйцеклетки.

Накрепко приклеенные к стульям, мы досмотрели удлиненный выпуск новостей до конца. Затем бармен встал и вырубил телевизор. По-прежнему никто не произнес ни слова. Тем не менее, осознание произошедшего, наверное, снизошло на нас одновременно, потому что мы вдруг, словно заранее отрепетировали, потянулись за кружками и залпом осушили пиво. После чего Норман бросил:

– Похоже, ребята, Альбиону теперь конец.

Вполне подходящая команда упиться в стельку.

Глава 8, в которой разражается недуг

Следущим вечерам я апять делала шпагаты, – писала Женщина, – хоть штота в Нем пугает меня так, что аписаца. Он на стале целует меня, а када астанавливаеца, я чувстую, бута люблю Ево, но все ещо баюсь.

Што ещо ты можэш, спрашывает Он меня.

Обратнава краба, гаварю. Скарпиона. Свечку. Стойку на руках. Завизатся в узел.

Кравать, гаварит Он. Сечас ты идем са мной в кравать.

Тока после этава я узнала, что Он багат.

Это случилось на пляже: однажды утром я оторвал взгляд от скальной ямки и заметил мальчика – приземистую фигурку в отдалении на берегу. На нем был нахлобучен похожий на шишку головной убор, и мне захотелось рассмотреть его поближе. Когда я приблизился, сжимая в одной руке краба – словно подарок, но и оружие на всякий случай, – я увидел суровое уверенное лицо, увенчанное огромным комом водорослей, из которого во все стороны истерично разлетались рачки-бокоплавы.

– Это мой рыцарский шлем, – заявил мальчик. В ладони он держал камень, который подбрасывал и ловил, подбрасывал и ловил. Я испугался, что паренек может бросить камнем в меня: для деревенских я – легкая добыча. Всего неделю назад четырехлетняя девочка Джесси Биттс обозвала меня дубиной. – Я смотрю, там есть улитка-ступенчатка, – примирительно сказал я. Благодаря «Ракообразным» Германа, я знал названия всех и вся – от морского ушка до морской иглы Нильссона и от сердцевидки до атерины.

Издали шлем мальчика походил на шляпу, в которой миссис Симпсон ходила в церковь, – весьма сомнительную и изображавшую рог изобилия с плодами и цветами из фетра – скорее, базарный прилавок, нежели головной убор. Теперь я вспомнил парнишку – я его видел на школьной площадке. Томми Болоттс, сын кузнеца. Болоттсы – буйная, опасная семья. У них громкие голоса, и они орут без умолку, как будто у них такая работа, а отец, Мэттью Болоттс часто напивается – причем, не тихо, как рыбаки, и не радостно, как фермер Харкурт, и даже не до веселого пошатывания, как миссис Цехин, а дико и злобно, как никто другой. Вдобавок Болоттсы – нехристи, как говорил отец. Я ни разу не видел их в церкви, даже на Рождество или Пасху. А их тетушка предсказывала будущее по чайным листьям – по мнению отца, верный признак духовного распутства.

Пока Томми подходил, я спрятал пальцы ног в песке. Мальчик вопросительно смотрел на меня.