Дитя фортуны - [29]

— Ладно, — решительно произнес он, — едем в Калифорнию.

Лайла, обливаясь слезами, принялась осыпать его горячими поцелуями.

— Только ты сама скажешь об этом матери.

— Ты ее сын, — смутившись, возразила Лайла. — Ты и говори.

— Но ведь это ты хочешь уехать. Вот ты и скажешь.

Ричард обнял Лайлу и притянул ее к себе:

— Ты не понимаешь. Я ее единственный ребенок, она будет всегда по мне тосковать.

Ричард почувствовал, что жена слегка отстранилась.

— Я все прекрасно понимаю, — холодно ответила Лайла. — И раз уж ты так ее боишься, я скажу сама.

Но в ту ночь Хелен уже обо всем узнала. Когда они лежали в постели, Джейсон Грей спросил:

— Как ты смотришь на то, чтобы мы с тобой опять жили вдвоем?

— Вдвоем? — переспросила Хелен.

И, только тут поняв, к чему он клонит, произнесла: «Ой!» — и расплакалась.

— Сказала бы «нет», и все дела, — поддразнил ее Джейсон.

— Откуда ты знаешь, что они уезжают? — спросила Хелен.

— Я в этом уверен, — ответил Джейсон, — Просто они не знают, как нам об этом сказать.

— Ну что ж, раз они так решили, — заплакала Хелен, — будем жить с тобой вдвоем. Вообще-то говоря, не вижу в этом ничего плохого.

Хелен смирилась с тем, что теряет сына, и все же отдавать его невестке просто так не собиралась. Прежде всего, она стала невероятно любезной: каждый раз, когда Лайла заводила разговор о Калифорнии, Хелен предлагала невестке шерстяной свитер, или новый рецепт, или фарфоровую фигурку, пока постепенно у Лайлы не скопилась целая гора разных вещей, спрятанных в картонной коробке на чердаке. Каждый день Лайла клялась себе, что скажет Хелен об их решении, и каждый день откладывала этот разговор. Ричард уже распаковал собранные было чемоданы, решив, что идея переехать в Калифорнию была просто реакцией жены на особенно холодную зиму. Но то, что Лайла перестала говорить о переезде, вовсе не означало, что она от него отказалась.

Однажды в январе Лайла поднялась к себе в спальню, но вниз не спустилась. Она пролежала в постели три дня, чувствуя ужасную боль внизу живота. Она отказывалась говорить с Ричардом и отказывалась показаться врачу. Ричард не мог заставить себя ходить на работу, но не мог и попасть в собственную спальню. Он часами сидел на кухне, но кусок не лез ему в горло. Он не понимал, почему чувствует себя так, словно потерял жену.

На четвертый день, хорошенько выплакавшись, Хелен поднялась наверх. Войдя к Лайле без стука, она села у ее кровати:

— Можешь не объяснять, что с тобой происходит. Скажи мне одно: тебя может вылечить отъезд из Нью-Йорка?

Лайла так долго молчала, что почти потеряла голос, а потому хрипло произнесла:

— Да. Если я останусь здесь, то умру.

Тогда Хелен достала из шкафа чемоданы молодых и собственноручно их упаковала. Затем позвонила Джейсону и попросила пригнать фургон, который он ремонтировал, чтобы заменить им старый «крайслер». После этого Хелен спустилась на кухню и закрыла за собой дверь. Пока Джейсон Грей и Ричард таскали в фургон вещи и усаживали в него Лайлу, Хелен испекла медовый кекс. Она положила в него и миндаль, и сладкие коричневые груши, а когда лакомство было готово, осторожно упаковала его в коробку, которую отнесла в машину. Передав кекс Лайле через окно, Хелен дважды крепко поцеловала Ричарда. Лайла держала коробку на коленях, словно исходящее от нее тепло могло ее вылечить. Когда они выехали на Лонг-Айлендское шоссе, Лайла неожиданно попросила Ричарда свернуть на Манхэттен.

— Понимаю, — сказал Ричард. — Ты хочешь попрощаться с родителями.

Нет, она не этого хотела. Казалось, все так просто: Лайла вбежит в дом, схватит мать за плечи и будет трясти ее до тех пор, пока не вытрясет из нее имя и адрес людей, укравших ее дочь. Затем Лайла вернется к Ричарду и скажет, что мать упросила ее взять к себе маленькую кузину и воспитать ее как собственную дочь. Когда они подъедут к дому, где живет ее дочь, Лайла тихо проскользнет в дом, завернет ребенка в теплое одеяло и вместе с ним быстро вскочит в машину. Всю дорогу до самой Калифорнии она будет держать дочь на коленях — она ни за что не выпустит ее из рук, пока над ними не раскинется небо Запада, а они не поедут мимо черных холмов и корралей, полных полудиких лошадей.

Они подъехали к дому Лайлы, но Ричард смог найти места для парковки только в квартале от дома. Лайла вышла из машины — и остановилась на тротуаре. Чувство ожидания куда-то исчезло. Лайла поднялась на третий этаж и постучала в дверь. Никто не ответил. Она постучала еще раз, потом еще, с каждым разом чувствуя все сильнее, что проиграла. В этом холодном коридоре планы выкрасть дочь показались ей смехотворными. И когда Лайла вышла на улицу, она была даже рада, что никого не оказалось дома.

Фургон, где сидел Ричард, застрял в общем потоке автомобилей. Лайла обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на свой дом, и тут ей показалось, что в одном из окон гостиной шевельнулась занавеска. Там, на третьем этаже, спрятавшись за занавесками, стояла мать Лайлы и смотрела вниз. Увидев, что Лайла ее заметила, она поспешно отошла от окна. Но даже после этого Лайла видела тень матери — черный силуэт на фоне белой занавески.