Дитя Феникса. Часть 1 - [33]

– Тебе нравится Эинион Гвеледидд? – спросила Элейн у брата, не отрывая глаз от красивых далей.

– Он один из старейших бардов отца. Долгое временя он был у него судьей. – Граффид поднес пальцы ко рту, чтобы немного согреть их.

– Но он тебе нравится? – настаивала Элейн.

Граффид немного поразмыслил.

– Он не из тех людей, которые могут понравиться тебе, – сказал он осторожно. – Он слишком суров. Поговаривают, будто он исповедует старую веру жителей гор. Поэтому многие его боятся, они верят, что он обладает волшебной силой.

– А ты в это веришь? – Элейн крепче ухватилась за каменное ограждение.

Граффид рассмеялся.

– Я полагаю, каждый верит в волшебство, но старой веры держатся не все. Христос покончил с этим. А почему ты об этом спрашиваешь, милая? Разве он тебя чем-нибудь напугал? – И он испытующе взглянул на сестру.

– Нет, конечно, нет. Я просто хотела узнать, когда он приедет сюда. Он кажется мне таким строгим. – Она поджала губы. – Что написал тебе папа в письме, которое принес Эинион? – спросила Элейн, пытаясь изменить тему разговора; на протяжении многих месяцев после визита старика Граффид никогда не упоминал о письме отца в ее присутствии.

– Ах да, письмо, – неохотно сказал он. – Отец пишет, что любит меня. А еще что он и Даффид думают, будто бы мне лучше находиться здесь, чем рядом с ними. Интересно, что Даффид еще придумает!

– Я хочу, чтобы вы были друзьями, Граффид! – Элейн с нежностью посмотрела на него.

– Боюсь, Элейн, что это невозможно. Невозможно до тех пор, пока Даффид захватил и удерживает мое место рядом с отцом! – Лицо его осветила мрачноватая улыбка.

Она отошла от брата и прислонилась к каменной стене, наблюдая за тонувшими во мгле горами, – это все, что еще было видно после захода солнца. Эта башня, стоявшая на самом дальнем берегу аббатства Аберконви и увенчанная христианским крестом, теперь пряталась в тонкой дымке облаков. Элейн сильнее завернулась в накидку.

– Как долго я могу здесь оставаться? – спросила она.

Граффид снова скорчил смешную гримасу.

– Думаю, столько, сколько захочется отцу. Думаю, он надеется на то, что Сенена сможет сделать из тебя леди.

– Правда, странно, что ты хочешь уехать отсюда, а я хочу остаться? – Элейн сделала вид, что не заметила его усмешки.

Здесь был совсем другой мир: безопасный, как будто сидишь в коконе. Здесь она была далеко от Эиниона, от замка Абер, далека от мыслей о замужестве. Здесь ее не могло потревожить ничто, кроме ее видений.

На протяжении последних нескольких месяцев ее снова и снова посещало одно видение. Элейн видела сон, который снился ей с самого раннего детства, однако теперь она его видела отчетливо и могла вспомнить каждую деталь. Ей снился высокий мужчина с ярко-рыжими волосами и зеленовато-голубыми глазами, который всегда ласково ей улыбался; мужчина, которого она знала, но имя которого было для нее тайной. Он был примерно такого же возраста, как и ее отец, но чувства, которые испытывала Элейн к нему, были совсем не такими, как те, которые она испытывала к отцу. Лежа ночью в постели спиной к Лунед, Элейн старалась вновь и вновь вызвать этот свой сон.

– Как ужасно жить в неволе, Элейн! – сказал Граффид, посмотрев на сестру. – Ты не понимаешь. Ты женщина. У тебя никогда не будет свободы, моя дорогая. Тобой всегда будут управлять отец или муж. Для мужчины свобода – это совсем другое. Мужчина должен быть свободен! – Он не сумел скрыть разочарования в голосе.

Никогда не иметь свободы, всегда действовать по чьей-либо указке? Жизнь женщины – это будущее, которое пугало ее. Но именно об этом Элейн никогда не задумывалась. Теперь она осознала таящуюся в потайных уголках разума эту угрозу, всю полноту своего бесправного положения, всю тяжесть того, что она станет женой лорда Хантингтона.

– Сэр Уильям де Броуз понимает, что я имею в виду. – Граффид вздохнул, не заметив, что его сестра внезапно умолкла. – Он знает, что он всего лишь заключенный, даже если к нему относятся как к гостю.

Элейн обрадовалась, поняв, что тема разговора стала куда более приятной. Каждый раз, когда она думала о сэре Уильяме, она чувствовала тепло и еще какое-то особенное ощущение. Элейн любила произносить вслух его имя. Она тайно восхищалась этим человеком. Один или два раза она мечтала о нем, примеряя его облик к человеку из ее сна. Об этом она никому не рассказывала, даже Ронвен. Во сне она грезила, что это лицо принадлежит лорду Хантингтону, однако, когда просыпалась, понимала, что этого не может быть. Шестнадцатилетний юноша, который неловко держал ее на руках в течение нескольких минут после их свадьбы, был блондином со светло-голубыми глазами. И, насколько она помнила лорда Хантингтона, он не был мужчиной из ее сна.

– Свобода – это все, Элейн! – Граффид продолжал, и его голос дрожал от напряжения. – Быть невольником в четырех стенах, невзирая на все блага, – это подобно смерти для того, кто хочет жить. Это, конечно, лучше, чем находиться в подземелье, но все равно сам себе ты не хозяин. Я не могу покинуть Гвинед, пока отец не сменит гнев на милость; сэр Уильям не может покинуть Абер, пока он не заплатит за себя выкуп и пока отец не предоставит ему свободу в обмен на деньги.