Дитя бури - [60]

Вдруг моя лошадь громко заржала и что-то тяжелое ударило меня по голове — вероятно, в меня была брошена боевая дубина — и после этого я ничего больше не помнил.

Когда я снова пришел в себя, то увидел, что я все еще нахожусь на лошади, которая плетется вперед со скоростью восьми миль в час. Скауль бежал рядом со мной, держась за ремень моего стремени. Он был покрыт кровью, и кровь была также на лошади и на мне. Не знаю, была ли это наша собственная кровь — мы все трое были более или менее серьезно ранены — или кровь врагов, но знаю, что вид у нас был ужасный. Я натянул поводья, и лошадь остановилась среди кустарника. Скауль пошарил в походной сумке и вытащил из нее большую фляжку с джином, наполовину разбавленным водой. Я отхлебнул большой глоток, и напиток мне показался настоящим нектаром, затем я передал фляжку Скаулю и он последовал моему примеру. Новая жизнь, казалась, влилась в мои жилы. Что бы ни говорили члены общества трезвости, но в таких случаях алкоголь незаменим.

— Где ама-вомбы? — спросил я.

— Вероятно, теперь все уже мертвы, баас. И мы были бы убиты, если бы твоя лошадь не пустилась вскачь. Уф! Но как они дрались! Об этой битве будут долго рассказывать. Они унесли с собой на копьях все эти три полка.

— Это все хорошо, — сказал я. — Но куда мы теперь едем?

— В Наталь, надеюсь, баас. Достаточно мы нагляделись на зулусов. Тугела недалеко, и мы переплывем ее. Едем, пока наши члены не одеревенели от ран.

Мы поехали вперед, пока не достигли гребня холма, с которого открылся вид на реку. Здесь мы увидели и услышали нечто страшное. Под нами внизу узуту сотнями убивали беглецов. Их тащили к берегу, и здесь они погибали, или на берегу, или в воде. Река была черная от утонувших или утопающих людей.

А эти душераздирающие крики и стоны! Я даже не пытаюсь их описать.

— Поедем вверх по течению, — коротко сказал я, и мы стали пробираться сквозь колючий кустарник в более густой небольшой лесок. Бегущие изигкозы, по-видимому, и не заходили в этот лес, вероятно, потому, что берега реки здесь были очень крутые и обрывистые, а течение было очень быстрое, так как это было выше брода.

Некоторое время мы спокойно продвигались вперед, но внезапно я услышал шум. Мимо меня проскочил огромного роста человек, ломавший кусты, как буйвол. Он добежал до берега и остановился на скале, нависшей над Тугелой.

— Умбулази! — удивленным шепотом проговорил Скауль.

В эту же минуту мы увидели другого человека, стремительно гнавшегося за первым. Так гончая собака гонится за оленем.

— Садуко! — снова проговорил Скауль.

Я повернул лошадь к скале. Я знал, что безопаснее будет держаться в стороне, но не мог поступить иначе. Я доехал до края скалы, на которой дрались Садуко и Умбулази…

При обыкновенных обстоятельствах Садуко, несмотря на свою подвижность и ловкость, не мог бы справиться с самым сильным во всей стране зулусом. Но Умбулази находился в состоянии крайнего изнеможения; его грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Кроме того» по-видимому, внутренняя печаль терзала его, а в довершение всего он был без щита. Он был вооружен только метательным ассегаем.

Удар ассегая, нанесенный ему Садуко и частично отпарированный им, слегка ранил его в голову и перерезал повязку, в которую было воткнуто страусовое перо, то самое перо, которое ветер сдул утром. Перо снова упало на землю. Другим ударом Садуко проткнул ему правую руку, так что она беспомощно повисла. Умбулази схватил свой метательный ассегай левой рукой, стараясь продолжать борьбу, и в эту минуту подошли мы.

— Что ты делаешь, Садуко? — крикнул я. — Видел ли ты когда-нибудь, чтобы собака кусала своего собственного хозяина?

Он повернулся и с удивлением уставился на меня. Оба они выпялили на меня глаза.

— Да, Макумазан, — ответил Садуко ледяным голосом, — иногда собака кусает хозяина, когда она умирает с голода, а упитанный хозяин выхватывает у нее ее кость. Отойди в сторону, Макумазан (хотя я был безоружный, но я шагнул между ними), иначе ты разделишь судьбу этого вора.

— Не отойду, Садуко, — закричал я, обезумев от виденного, — разве только ты убьешь меня!

Тогда заговорил Умбулази глухим, прерывающимся голосом.

— Благодарю тебя, белый человек, но сделай то, о чем просит тебя эта змея — змея, которая жила в моем краале и кормилась из моей чаши. Пусть он полностью удовлетворит свою жажду мщения за ту женщину, которая околдовала меня… за ту колдунью, которая довела меня и тысячи людей до гибели. Слышал ли ты, Макумазан, о великом подвиге сына Мативаана? Слышал ли ты, что он все время был изменником, состоя на жаловании у Кетчвайо, и что он перешел со своими полками на сторону узуту как раз в тот момент, когда решался исход битвы? Смотри, предатель, вот мое сердце, сердце, которое любило тебя и доверяло. Порази его, порази!

— Прочь с дороги, Макумазан! — прошипел Садуко. Но я не шевельнулся.

Он прыгнул на меня, и хотя я старался напрячь все свои силы, чтобы бороться с ним, но ему удалось обхватить руками мое горло, и он стал меня душить. Скауль подбежал ко мне на помощь, но рана ли его или крайнее изнеможение, а может быть, также волнение сказались в эту минуту. Во всяком случае, он упал на землю и забился в припадке. Я думал, что все уже кончено, когда снова услышал голос Умбулази и почувствовал, что Садуко отпустил мое горло. Голова моя шла кругом, и я присел.