Дитте - дитя человеческое - [46]

— Да, серьезно. Или, по твоему, ты многого добился? Не топчемся ли мы все на том же месте, где начали?

Ларс Петер съежился от этих жестоких слов. Но Сэрине была права. Кроме самого необходимого, у них ни на что не хватало средств.

— Ведь нам столько всего нужно, и все так дорого, — оправдывался он. — Торговли никакой! Приходится быть довольным, если сводишь кое-как концы с концами.

— Надоело слушать «доволен» да «доволен»! Можем мы прожить одним твоим довольством? Знаешь, почему люди прозвали наше жилье Сорочьим Гнездом? Потому что никогда нам не жить по-людски, — по их мнению.

Ларс Петер снял с гвоздя шляпу и вышел. Он расстроился и отправился искать утешения у своей скотины. С животными да с детьми он умел ладить, а со взрослыми никак не мог сговориться. Видно, и впрямь ему чего-то не хватает, если все считают его чудаком за то лишь, что он всегда весел и спокоен.

Как только он вышел из кухни во двор, Большой Кляус, заслышав шаги хозяина, заржал ему навстречу. Ларc Петер подошел к нему и провел рукою по спине своего коняги. Да, скорее всего конь напоминал остов судна, перевернувшегося килем кверху. Сущий скелет, одна кожа да кости. Неказист был, что и говорить. И рысью похвастаться не мог. Люди едва удерживались от смеха, глядя на эту пару — хозяина с конем. Ларc Петер все это знал. Но они с Кляусом давно уже делили и горе и радость; коняга не был разборчив, брал, что дают — как и его хозяин.

Ларс Петер не очень дорожил мнением людей; но теперь его забрало за живое, и он чувствовал потребность как-то постоять за себя и за своих. В хлеву рядом с Большим Кляусом помещалась корова, старая, со слюнявой мордой. Правда, за нее немного бы дали сейчас на рынке; от скудного корма она едва держалась на ногах и больше полеживала. Но весною она отгуляется на траве. И для семьи такого бедняка она достаточно хороша — особого ухода за собою не требовала и доилась большую часть года. А какое жирное молоко давала! Ларc Петер отшучивался, когда люди подсмеивались над его коровой. Он говорил, бывало, что «с ее молока можно по три раза снимать устой, и все-таки останутся чистые сливки!» Просто-напросто он любил свою корову за то, что она давала здоровую пищу его малышам.

В углу хлева был отгорожен закут для поросенка. И тот, услыхав шаги и голос хозяина, поджидал, когда он подойдет и почешет ему спину. У поросенка была грыжа, и Ларсу Петеру подарили его на одном хуторе, только чтобы сбыть с рук. Это был настоящий заморыш, которым никак нельзя похвастаться. Однако, на взгляд Ларса Петера, поросенок развивался хорошо, особенно если учесть, что кормили его неважно: небось, никто не побрезгует поросенком, когда он превратится в ветчину! Недаром поглядывает на него Сэрине!

Поля отдыхали под пеленой глубоких снегов; Ларc Петер различал под снегом всякий бугорок, всякую ложбинку. Его поле было песчаное, давало скудный урожай, но Ларc Петер любил свою землю такой, какой она была. Любовался полем, как любуются чертами дорогого лица, и, как не мог бы он позволить себе порочить свою мать, так не мог сказать ничего плохого и про свое поле. Однако сейчас, стоя в дверях овина и задумчиво глядя в поле, он не чувствовал обычной радости, с какою обозревал по воскресным дням свои владения. Сегодня в голове у него все как-то смешалось, и он плохо соображал.

А Сэрине каждый день приставала к нему со своими планами. То следовало купить у матери Хижину на Мысу и перенести сюда, — ведь дубовый сруб мог простоять еще много лет. То — пока еще не поздно — взять старуху к себе на дожитие; тогда все ее добро достанется им. Вечно мысли Сэрине кружились около матери и ее имущества.

— Подумай, а что, если она перейдет жить к кому-нибудь другому и оставит все чужим людям! Или просто загубит деньги Дитте? Ведь старуха совсем в детство впадает!

Она вела себя как одержимая, и Ларc Петер старался ей не перечить.

. — Дитте, ведь это правда, что бабушке больше всего хотелось бы переехать к нам? — начала приставать Сэрине и к дочери, ожидая от нее поддержки: девочка ведь с ума сходила по бабушке.

— Не знаю, — угрюмо отвечала Дитте.

Мать в последнее время старалась склонить ее на свою сторону, но Дитте недоверчиво относилась к ней. Конечно, зажить опять с бабушкой — чего же лучше? Но только не тут. Бабушке пришлось бы здесь очень плохо. Не верила Дитте и в заботливость матери. У нее, как говорила сама бабушка, было больше хитрости и корысти, чем дочерней привязанности.

Нет, верить Сэрине никак нельзя. Однажды утром она заявила, что скоро они услышат печальные вести о бабушке, — ночью ворон каркал у них в ивняке.

— Надо мне сходить сегодня туда, проведать ее, — добавила Сэрине.

— Да, да, непременно, — отозвался Ларc Петер. — Не подвезти ли тебя? Мы с Кляусом сегодня не работаем.

Но Сэрине отказалась.

— У тебя и дома дела много.

Однако к матери она в этот день не пошла — то одно, то другое мешало, и она провозилась до самого вечера.

На следующее утро она была необыкновенно ласкова с детьми.

— Вот увидите, бабушка скоро переедет к нам; я это во сне видела, — сказала она, помогая Дитте одевать детей. — Мы устроим ее в комнате, а сами с отцом перейдем в чулан. И вы тут больше не будете мерзнуть.