Дитте - дитя человеческое - [43]

— А! Мы наденем сегодня хорошие платья! Ура! — закричал Кристиан и начал скакать в постели. Дитте отшлепала его, — он ведь мог испортить постельное белье!

— Если вы будете умниками и никогда никому ее скажете про это, то мы сегодня прокатимся, — сказала Дитте, помогая им одеваться. Наряды были довольно пестрые, так как Сэрине шила их большею частью из разных лоскутков, выбранных из кучи тряпья, которое скупал Ларc Петер.

— На ярмарку поедем! — догадался Кристиан и опять заскакал.

— Нет, к лесной изгороди, — сказала сестренка, умоляюще охватив шею Дитте своими ручонками, посиневшими от холода и, как всегда грязными, потому что она за все хваталась ими. Леса она никогда не видала, и он давно манил ее.

— Да, туда. Но вы должны быть умниками, потому что это далеко.

— А можно рассказать об этом… киске? — сестренка выразительно глядела на Дитте своими большими глазами.

— Да! И отцу! — подхватил Кристиан.

— Так и быть, но больше никому на свете, — внушительно сказала Дитте. — Помните!

Двоих младших она усадила в ручную тележку, а Кристиан пошел рядом, держась за край. Всюду лежал снег, кусты растопырили ветки, словно белые пушистые кошачьи лапки, и ледок трескался под колесами тележки. Детей занимало решительно все — и черные вороны, и сорока, которая сидела на терновнике и смеялась над ними, и даже иней, вдруг сыпавшийся им на головы.

До изгороди было с полмили, но Дитте, привычная к большим расстояниям, не считала, что это далеко. Она заставляла бежать около тележки то Кристиана, то сестренку попеременно. Поуль тоже просился побегать по снегу, но пришлось ему быть умником — остаться в тележке.

Все шло хорошо до половины пути. Затем малыши озябли и заскучали, стали нетерпеливо спрашивать, где же лес. Дитте то и дело приходилось останавливаться и растирать им пальчики. Дорога подтаяла от солнца, идти стало тяжело, и сама Дитте утомилась. Но она старалась подбодрить детей, и они тащились еще с часок. Около усадьбы сельского фогта тележка остановилась совсем: большой свирепой собаке фогта они показались подозрительными, и она загородила им путь.

Пер Нильсен вышел за ворота посмотреть, на кого это так лает пес, догадался, в чем дело, и позвал детей к себе. Они попали прямо к обеду. Жена фогта жарила в кухне свинину с яблоками, от которой шел чудесный запах. Женщина опустила застывшие пальцы детей в холодную воду, и, когда они отошли, все трое ребятишек повеселели и обступили плиту. Дитте старалась отогнать их, но дети были очень голодны.

— Я дам вам сейчас перекусить, — сказала жена фогта, — только вы сядьте вон там на скамейке и сидите смирно, а то здесь вы мне мешаете.

Дети получили по куску пирога, и всех их усадили за чисто выскобленный стол. Они никогда не бывали в гостях и, жуя пирог, с любопытством разглядывали все вокруг. По стенкам была развешана медная посуда, горевшая, как жар, а на одной из конфорок плиты стоял блестящий медный котелок, пузатый, с перекидной ручкой и носиком, прикрытым крышечкой. Он напоминал большую наседку с петушиным гребнем.

Когда дети поели, Пер Нильсен повел их в хлев и показал им поросят, которые, присосавшись к матке, лежали рядком, словно колбаски. Потом все вернулись в кухню, и хозяйка дала детям по яблоку и по пончику.

Но самое лучшее настало под конец: Пер Нильсен запряг лошадь в красивую коляску на рессорах и повез их домой. Их тележку привязали к задку экипажа, — и ей при-пришлосьпрокатиться. Малыши так и заливались смехом по этому поводу.

— Вот глупые ребятишки, вздумали кататься одни, — , сказала жена фогта, застегивая фартук коляски. — Но, к счастью, на этот раз вам повезло. — И все четверо согласились с ней, что их возвращение домой в Сорочье Гнездо вышло гораздо параднее выезда.

Прогулка вышла удачная, но теперь приходилось засесть за работу. Мать не рассчитывала на прогулку и навалила в чулане целую кучу тряпья, приказав Дитте разобрать его по сортам — шерстяное к шерстяному, холщовое к холщовому. Кристиан и сестренка могли бы помочь немножко, если бы постарались. Но от них сегодня было мало толку: возбужденные прогулкой, они швыряли друг в друга лоскутками.

— Не деритесь, — тщетно увещевала их Дитте.

Уже смеркалось, а работа была не сделана. Дитте принесла из комнаты лампу, в которой горел керосин пополам с маслом, и продолжала работу, плача от отчаяния, что не успеет закончить ее до возвращения родителей. Видя слезы сестры, малыши притихли и с часок работали усердно. Но потом опять затеяли возню, начали гоняться друг за другом, и Кристиан, нечаянно задев ногою лампу, разбил ее.

Братишка и сестренка перестали шалить и присмирели. Темнота словно пригвоздила их обоих к месту, они не смели шевельнуться и только хныкали каждый в своем углу: «Дитте, возьми меня!» Дитте раскрыла дверь в комнату и резко сказала:

— Выбирайтесь сами! — потом ощупью отыскала Поуля, прикорнувшего на куче тряпья, и сердито добавила: — Сейчас же оба в постель за это!

Кристиан не переставал хныкать:

— Я не хочу, чтобы мама меня высекла! Не хочу! — Он обвил руками шею Дитте, как бы прося у нее защиты, и гнев ее исчез.

Она зажгла фонарь с ворванью и помогла детям раздеться.