Дистимия - [7]

5

Длинный женский волос прилип к ноге. Я направил на него мощную струю, но волос не смывался. Внезапно меня ошпарило кипятком, и я выронил душ. Теперь горячие струйки гейзером выбрасывались снизу. Заело кран, и ко всему прочему я наступил на шампунь, который растекся ядовито-изумрудной массой.

В дверь забарабанили. Следом погас свет, а створки душевой кабинки, как назло, заело. Я напрасно скользил мыльными пальцами в поисках спасительного выхода из этой проклятой ракушки. Снаружи уже не барабанили – ломились, подкрепляя злые намерения твердыми голосами.

– Максим Алексеевич! Максим Алексеевич!

Меня выплеснуло из сна, как из-под толщи воды. Я взметнулся кверху, заложенная посередине книга американского рокера сорвалась с живота на пол. Рыжов стучал в дверь и звал меня по имени.

– Секунду! – крикнул я. – Поднимаюсь!

– С вами все в порядке?

– В полном! Секундная задержка!

В казарменном ритме были надеты брюки и рубашка. 10:08. Вот чудеса: почти четыре часа проспал, будильник пропустил.

– Секунду!

Помнится, семинар в Нижнем также задержали из-за моего опоздания. Задремал перед завтраком. Организм банально не справляется с нагрузками, сигнальные системы барахлят.

Рыжов не смутился, завидев меня на пороге с полотенцем и торжественно поднятой зубной щеткой.

– Доброе утро, Максим Алексеевич. Проспали?

– Не адаптировался к часовому поясу. Через пять минут буду готов.

– Жду. Не забудьте носки.

Я машинально опустил взгляд на голые стопы, воткнутые в тапочки.

– Все под контролем, – заверил я, не придумав остроумного ответа.

На гостиничной парковке нас дожидался белый «ниссан» Рыжова. Под макияжем из дорожной пыли и копоти на боках скромная старенькая иномарка казалась еще невзрачнее. Когда психолог усаживался на водительское кресло, с трудом размещая свои массивные ноги, я снова подивился габаритам моего проводника. Наверное, он и ест за троих.

– Успеваем к мастер-классу? – спросил я.

– Вполне.

Я выдерживал естественный тон, дабы Рыжов не решил, будто я раскаиваюсь в том, что проспал. Их просчет. Чего они хотели, поместив меня в стрессовую ситуацию? Когда в Волгограде я ночевал в номере, где останавливалась Полина Гагарина, никто будильник не пропускал.

Строения проплывали за окном в туманной дымке. Скроенные по одинаковым лекалам пятиэтажки предпочитали компанию друг друга. Чахлые обособленные восьми- и десятиэтажки то жались к трассе, то, словно аккуратно отодвинутые в сторону, возвышались в отдалении, как правители удельных княжеств. Попадались и необитаемые дома с выбитыми стеклами и трещинами, змейками крадущимися по фасаду. Редкие фирменные магазинчики сотовой связи воспринимались как диверсанты из иной системы координат. Едва не упиралась в перекресток нелепая хоккейная коробка без льда и без ворот. За коробкой торчал рекламный щит с философским изречением вроде того, что встретило меня вчера у гостиницы.

«Жизнь прекрасна, жизнь – величественное, неукротимое движение ко всеобщему счастью и радости».

Максим Горький,

русский писатель

В пейзаже с подавляющим превосходством преобладал серый. Повсюду зияли пустыри. Некоторые из них осваивались, причем в необъяснимой спешке. Сгружалась холмиками щебенка; ничем не огороженные, возводились новые здания. Вбивались сваи. Посреди бытовок и строительной техники работяги в потертой униформе и ослепительно-оранжевых касках возили на тачках кирпич и таскали мешки.

– Старый город, – прокомментировал Рыжов. – Отсюда все начиналось. Там, дальше, заводы и комбинаты. Ветер сегодня с их стороны дует, поэтому из-за смога их сейчас не видно.

– Думал, это туман, – сказал я.

– Нет. На самом деле раньше тяжелее было. Чуть ли не в противогазах ходили. Горожане на запах газы определяли. Отличали хлор от фтора, сернистый газ от аммиака.

– А теперь?

– Каменский за дело взялся. Увеличил штрафы за загрязнение окружающей среды, организовал независимый комитет по экологическому надзору, распорядился оборудование модернизировать. Сказал, что стране нужны никель и платина, однако и людьми пренебрегать нельзя.

Как и в момент разговора с Сергеем, меня захватило ощущение нелепости происходящего. Что это за место такое, где жители в единодушном порыве, как мантры, повторяют популистские лозунги? Впору составлять сборник афоризмов от мэра наподобие «Цитатника Мао Цзэдуна» и раздавать на улицах вместо листовок.

– Как зовут Каменского? – спросил я, вспоминая вчерашнее замешательство относительно загадочных инициалов «Ц.Б.».

– Цветмет Борисович.

– Как, простите?

– Цветмет Борисович. В Нертенггове сложилась традиция менять имена. Цветмет – это Цветная металлургия. А я Серпал – Сера и палладий.

– Да уж, – не нашелся я.

– Не считайте нас ненормальными, – сказал Рыжов. – Новой эпохе требуются новые веяния. Новому содержанию – новая форма. Кроме того, смена имени – дело сугубо личное и добровольное. Никого из сохранивших родное имя не осуждают.

Я смолчал, несмотря на то что хотел возразить: Цветмет и Серпал – не что иное, как возвращение во времена Владленов и Ревмир.

– Завтра у нас по плану экскурсия по Нертенггове, – продолжал психолог. – Вы восхититесь, когда увидите, какие грандиозные проекты затеваются у нас.