Диссонанс - [3]

— Круто, — говорит Марк. — Я тоже хочу так уметь.

— Прости, но, похоже, тебе не дано,  — по-доброму смеётся Ян, и он прав. Марк вряд ли когда-то станет гением пера, он и сам это знает.

— Ну а если я всё же рискну попробовать составить тебе конкуренцию, есть какие-то важные вещи, которые я должен знать?

— Конечно. Первое — конкуренцию ты мне не составишь, — и тут уж смеётся Марк. — Но вообще, — продолжает Ян, — лично у меня есть как минимум три правила. Если ты пишешь и хочешь, чтобы написанное было действительно хорошим, мой тебе совет: не пренебрегай ими. Первое — всегда носи с собой что-то, чем можно записать, и что-то, куда можно записать. Телефон, на худой конец, тоже сойдёт. Всегда записывай то, что прояснилось в твоей голове, — сразу. Не ленись и не откладывай. Иначе потеряешь эту мысль, эту сцену, этот сюжетный поворот. Стопроцентно. Второе — всегда перечитывай днём то, что написал вечером и ночью. Уверяю, как минимум треть тебе захочется изменить. Вечером и ночью идёт какая-то особая волна творчества, попав в которую уже сложно остановиться и увидеть разницу между тем, что обязано быть написанным и тем, что может без этого обойтись. Третье — всегда перечитывай написанное через пару месяцев, когда тебя уже отпустило и процесс по сути давно закончен. Удивишься, сколь многое ты сможешь улучшить, когда твой разум немного отдохнёт от произведения.

— Тебе надо выпустить книгу советов «Если вы хотите стать писателем», — говорит Марк.

— Надо, — соглашается Ян. — Да только мне сначала самому надо им стать.

— В смысле? Ты что — не писатель?

— В своих глазах — конечно. В ваших и ещё нескольких читателей — тоже. Но этого мало.

Мы раздумываем над его словами, потом хором начинаем убеждать Яна, что всё сложится отлично, и мы ещё увидим его книги на полках самых престижных магазинов.

— За это надо выпить, — серьёзно говорит Марк, и мы чокаемся стаканами с холодным зелёным чаем.

— А вообще, — продолжает Ян, — если опустить всю эту мою болтовню, я могу объективно сказать, что быстро эволюционирую. Правда. Объективно. Пишу я медленно, но эволюционирую быстро. Я имею в виду, по количеству произведений. Начал с большого, не лишенного хороших моментов, но всё же местами сыроватого детектива — раз. В сборнике рассказов каждый рассказ получался чуть лучше предыдущего, плюс они все совершенно разные, что само по себе неплохо, — два. Второй роман, который я сейчас пишу, по-моему, уже очень даже достойный, плюс в нём я смог воплотить некоторые вещи, на которые мне любезно намекали знающие люди, — три. Таким образом, уже на третьей ступени я достиг значительного мастерства. По-моему, неплохо. Я рассчитывал минимум на пять-шесть. Я горд. Я рад.

— Ты молодец, — фыркает Кара.

На самом деле ей очень нравится читать то, что пишет Ян, и он это знает. А ему нравится слушать всё то, что пишет и играет она, и она это знает. И всё это совершенно искренне.

Ян хороший, но иногда циничный.

Иногда он любит цинично цитировать циничного Буковски — как-то, когда Кара решила, что встретила любовь всей своей жизни, и сказала об этом Яну, он ей на это ответил лишь «как ты можешь говорить, будто любишь одного человека, если в мире, может, десять тысяч людей, которых ты бы любила больше, если б знала? Но ты с ними не знакома». Они тогда неделю не разговаривали. А как-то про одну нашу одинокую знакомую сказал: «Когда такая красивая и умная девушка одна — можно не сомневаться, что с нутром у неё не всё хорошо». Хорошо хоть не ей в глаза. Почему-то именно сейчас в голову полезли всякие воспоминания, и вместо того, чтобы слушать оживлённый разговор, я перебираю в памяти высказывания Яна. Что ещё?

«Люди, рождённые в конце сентября — начале октября, всегда вызывают у меня подозрения. Были ли они желанными детьми, или же просто последствиями безудержного новогоднего разгула?» — сказал он когда-то, и говорил он всерьёз.

«Писатели — эгоистичные жлобы. Все люди вокруг для них — материал. Все их переживания и эмоции — материал», — сказал он когда-то, и говорил он опять-таки всерьёз.

— …Наделять каждого персонажа своими чертами и мыслями — и не наделять ими в полной мере ни одного. Они все — отражение тебя и в то же время нет, — долетает до меня сквозь мысли, и я пытаюсь всё-таки уловить суть разговора. — А насчёт объёма — да, возможно, это будет повесть, а не роман. Но вот, к примеру, Эрленд Лу — в его книге «Переучёт» меньше ста сорока тысяч знаков, я проверял, и всё же это произведение именуется гордым словом «роман». Хотя по объёму оно весьма небольшое. Так что я пока не определился. А про мой кругозор — какой кругозор? Я же писатель. Мне ничего, кроме своих книг, неинтересно, — усмехается Ян.

Я осознаю, что пропустила половину разговора. Наверное, это видно по моему лицу, потому что Ян смотрит на меня и хитро улыбается.

— Кстати, не понимаю, почему ты не любишь готовить, — совершенно внезапно говорит мне он. — Просто представь это как… Ну не знаю, как расследование, что ли.

— Расследование? — смеюсь я.

— Ну не совсем, конечно. Но смотри: изначально у тебя есть множество ингредиентов, некоторые между собой сочетаются, некоторые нет, некоторые ты в итоге посчитаешь бесполезными. Это как факты. А в итоге ты получаешь готовое блюдо — это результат действия с фактами. Фактически, это просто метод индукции — от частного к общему. Блюдо готово — дело раскрыто. Как насчёт такого подхода?