Диссиденты, неформалы и свобода в СССР - [7]
Авторы записок наметили и другие направления «закрашивания белых пятен истории», которое станет возможным только тридцать лет спустя, во время Перестройки. «В некоторых записках ставится вопрос о том, была ли правильна внешняя политика СССР в предвоенные годы, не было ли ошибкой заключение договора с Германией в 1939 г., не было ли допущено и нашей вины в срыве переговоров с Англией и Францией, как объяснить войну с Финляндией в 1940 г. и т. п.?
Очень большое число записок касается вопросов внутрипартийной демократии, работы органов ЦК и его аппарата и т. п. Немалое количество записок ставит вопрос об оценке исторического значения борьбы партии с антиленинскими течениями: „В связи с признанием тезиса о возможности разных путей построения социализма, не является ли долгом исторической справедливости пересмотреть оценку различных оппозиций, которые противопоставляли линии Сталина свою линию построения социализма? Например, оценку линии группы Бухарина? Может быть, этот путь был бы связан с меньшими жертвами. Не этот ли путь осуществляется в Югославии? И Сталин, и Бухарин исходили из кооперативного плана Ленина, но понимали его по-разному“. В одной из записок отмечается, что Зиновьев, Каменев и др. „не являлись врагами народа, а были лишь врагами Сталина“[17].
Как правило, авторов „острых вопросов“ не пытались вычислять — ведь и ответы были всем интересны. Но в некоторых случаях бдительность старой школы давала плоды: „В партийной организации Приморского краевого управления культуры имела место троцкистская вылазка, направленная на то, чтобы обелить врагов партии. В протоколе партийного собрания был записан вопрос, якобы задававшийся коммунистами, следующего содержания: „Будет ли где-нибудь отражаться деятельность Троцкого, Зиновьева, Каменева и других, так как кроме отрицательной роли в создании партии и рабочем движении они сыграли какую-то положительную роль?“
Приморский крайком партии не придал этому факту политического значения и даже не поинтересовался, кем задан этот вопрос. Проверкой установлено, что такого вопроса на собрании никто из коммунистов не задавал, а его вписал в протокол заместитель секретаря парторганизации Играненко“[18]. В 1956 г. еще не было ясно, до каких пределов дойдет волна реабилитации и коснется ли она соратников Ленина, виновных прежде всего в борьбе против Сталина. Охранители вели свои бои местного значения, подавляя „вылазки троцкистов“. Между тем выступление Хрущева неизбежно воскрешало в памяти старшего поколения критику Сталина Троцким, подтверждая правоту внутрипартийной оппозиции. Но реабилитация Троцкого и Бухарина открывала широкую дорогу в двух направлениях: к легализации фракций (ведь Троцкий был фракционером) и к критическому пересмотру политики коллективизации, против которой выступал Бухарин. В итоге Хрущев не решился признать идейное родство — реабилитация партийных оппозиционеров и уклонистов в 50-60-е гг. не состоялась.
Большинство представителей интеллигенции, отважившихся задавать крамольные вопросы, не смело рассчитывать, что им разрешат фракционные вольности. Но требование к власти признать право на разные мнения, на разномыслие, звучит достаточно ясно: „Не лучше ли, как можно меньше бояться различия в научных мнениях, уважать свободу критики, оттенки понимания, чтобы в дискуссии вырабатывать научные положения, без мести оказавшемуся в меньшинстве, без „съедания“ даже ошибавшегося?“[19].
Интеллигенция отважилась даже атаковать невежественных чиновников, которые лезут не в свое дело. Забавно, что „под раздачу снизу“ попала будущий министр культуры, секретарь ЦК Е. Фурцева, которая в докладе о ХХ съезде партии назвала в качестве примера никчемной научной темы „Крестно-купольные храмы XVI века“[20].
Неудобные вопросы задавали представителям партии и коммунисты столичных „кузниц кадров“ — Академии общественных наук при ЦК КПСС, Высшей партийной школе и Московском государственном университете: „Чем объяснить, что на XX съезде ограничились заслушиванием доклада т. Хрущева по вопросу о культе личности и его последствиях. Почему не был обсужден этот вопрос? Не есть ли это нарушение демократического централизма? Не есть ли это навязывание воли отдельных людей большинству партии? Не есть ли это форма зажима критики? (только в утонченной форме)“[21].
И здесь одни коммунисты напоминали об ответственности всего Президиума ЦК за прошлую политику, а другие — приводили примеры личной скромности Сталина.
Читая сводки сердитых вопросов, инициаторы осуждения „культа личности“ видели, что шокирующий доклад Хрущева, зачитанный, но не обсужденный даже формально, теперь столкнулся с широким фронтом желающих его обсудить. В этот фронт входили и те, кто считал критику Сталина недостаточной, и те, для кого она была необоснованной. Чтобы расколоть фронт, нужно было допустить обсуждение — тогда сторонники разных точек зрения будут противостоять не власти, а друг другу. Но быстрое развитие плюрализма может привести к формированию нового фронта — сторонников перемен, а не просто обсуждения. Чтобы предотвратить это, власть не опускала репрессивного меча, отрубая им те побеги плюрализма, которые слишком быстро тянулись в сторону от корня. Так формировался стиль отношений усложнявшегося общества и авторитарной власти.
