Диснейленд - [35]

– Разумеется, – сказал доктор Плюцинский, достал записную книжку и начал листать ее, отыскивая номер телефона. Он не обнаруживал никакого желания отпустить глупую шуточку, хотя всем своим видом я так и напрашивался на это.

– Пять семьдесят семь тринадцать. Но Агнешки нет в Кракове.

– Как это?

– Очень просто. Она уехала. Пять семьдесят семь тринадцать. Да. Не знаю. Мне она не докладывает. Уехала в Варшаву, в связи с поездкой в Соединенные Штаты. Вернется, вероятно, завтра – послезавтра. Марек, ты серьезно думаешь бежать на длинные дистанции?

– Я ничего не думаю. За меня Ксенжак думает.

– По-твоему, этого достаточно?

– Вполне. Я могу пробежать сто и двести метров, могу восемьсот, тысячу пятьсот, пять тысяч, и десять тысяч, могу прыгать или метать диск, а если угодно, участвовать в барьерном беге для женщин на восемьдесят метров.

– Марек, зачем ты паясничаешь?

– Я не паясничаю.

– Мы хотим, чтобы ты бежал три тысячи метров на предстоящем мемориале. Что ты об этом думаешь?

– Я готов. Почему бы и нет?

– Но что ты об этом думаешь?

– Ничего не думаю. Побегу, и все.

– Ох, Марек, Марек! Ты что-то сегодня не в себе. Хорошо, что я тебя знаю. А этот номер – пять семьдесят семь тринадцать.

– Пять семьдесят семь тринадцать. Спасибо, доктор.

– Запиши, а то забудешь.

– Не забуду.

– Ну, будь здоров.

– До свидания, доктор.

Я вернулся домой. По пути я повторял: пять семьдесят семь тринадцать. Дома снял трубку и набрал номер. Я знал, что Агнешки нет, но мне хотелось услышать длинный гудок, который в ее пустой квартире отзовется телефонным звонком. Может, это глупо и сентиментально, но я уже дошел. Едва я набрал номер, как кто-то снял трубку. Я не ожидал этого. И до того испугался, что чуть не положил трубку.

– Алло? – раздался женский голос.

– Простите, – сказал я, – я не туда попал.

– Откуда вы знаете, что попали не туда?

– Знаю, и все.

– А с кем вы хотели говорить?

– Не все ли равно, если я не туда попал?

– Вы, наверно, человек самонадеянный, категоричный, уверенный в себе. Кроме того, в семейной жизни вы тиран. Не хотела бы я быть вашей женой.

– Кажется, вам такая опасность не угрожает.

– Спасибо, вы меня очень утешили.

– Очень рад. До свидания и простите меня.

– Не за что. Но с кем вы все-таки хотели говорить?

– Почему вас это так интересует?

– Знаете, вы – странный человек. Звоните мне, а потом удивляетесь, когда вас спрашивают, с кем вы хотели говорить.

– Я звонил вовсе не вам.

– А выходит, мне.

– Почему вы так уверены в этом?

– Факты налицо.

– Лишнее доказательство, что факты могут быть обманчивы. Это ошибка.

– Какой же вы упрямый!

– Не настолько, чтобы отнимать у вас напрасно время. Спасибо за милую беседу, прощайте.

– Откуда у тебя мой телефон, дурачок?

– Что?

– Я спрашиваю: откуда у тебя мой телефон? У дяди узнал?

– Ох, Агнешка!

– Я ведь говорила, что ты звонишь именно мне. Ты всегда такой упрямый?

– Как же я не узнал твой голос?

– Меня это тоже удивляет.

– Я не ожидал застать тебя дома. Наверно, поэтому.

– Ну, конечно. Это может служить тебе оправданием. Еще бы! Звонить кому-то и быть абсолютно уверенным, что не застанешь его дома.

– Ты ведь должна была ехать в Варшаву.

– Должна и еду. Если, конечно, не опоздаю на поезд из-за глупых телефонных разговоров. Ты можешь объяснить, зачем звонишь, если уверен, что я в Варшаве?

– Нет, не могу.

– Да, иногда мы совершаем поступки, которые потом не можем объяснить даже себе. Верно? Ну, отвечай! Почему ты молчишь?

– Ты сердишься, что я позвонил?

– Нет. Я очень рада.

– Правда?

– Правда. Мне было обидно, что ты не звонишь.

– Но ведь ты могла сама позвонить.

– Могла.

– И не позвонила.

– Нет… Марек, я опоздаю.

– Когда отходит поезд?

– Через полчаса.

– Можно тебя проводить?

– Если хочешь.

– Да, хочу.

– Скорый до Варшавы, шестая платформа, вагон первого класса, для курящих. Я должна перед тобой извиниться.

– За что?

– Я нарочно изменила голос, когда услышала, что это ты. Не сердишься?

– Нет. А зачем ты это сделала?

– Не знаю. Престо так.

– Иногда мы совершаем поступки, которые потом не можем объяснить даже самим себе. Верно?

– Нет, я сделала это просто шутки ради. Я обрадовалась твоему звонку. Боже мой! Я опаздываю, Марек. До свидания. Спасибо, что позвонил.

Она повесила трубку.

Я проводил Агнешку, и все было великолепно. Все, кроме погоды. На улице тьма, беспросветная краковская тьма, грязная и липкая, которую хотелось смыть с тротуаров, с мостовых и со стен домов мылом и жесткой щеткой. Но все было прекрасно, потому что мы прогуливались по перрону под руку и Агнешка была чудесной, такой, как Кэтрин в «Прощай, оружие!» Хемингуэя. Агнешка заставила меня прочесть эту книгу, и надо признаться, это одна из немногих рекомендованных ею книг, которую я дочитал до конца. И не просто дочитал, а получил при этом колоссальное удовольствие. Только из упрямства я сказал Агнешке, что книга скучновата. На что она только пожала плечами. Хемингуэй пришелся мне по душе, и я прочел все, что он написал. Но я подозреваю, что он замаскировавшийся слюнтяй. Слишком он увлекается описанием битв, боксом и боем быков. Хотя описывает он их великолепно, но я почему-то представляю его мальчишкой, который забавляется оловянными солдатиками. Но это не так важно. Он знает толк в чисто мужских делах.