Диснейленд - [13]

– Итак, Йовита, – начала Агнешка, – моя близкая подруга…

– Она меня не интересует.

– А разве я утверждаю, что она тебя интересует? Тебя заинтересовала загадка. Это действительно забавно. Сейчас я тебе все объясню. Так вот, Мика…

Мы вошли в зал. В дверях стоял Леон Козак.

– О! – воскликнула Агнешка. – Куда же вы запропастились?

Леон удивился, он считал, что это она куда-то исчезла. Он ничего не сказал, только поклонился, загадочно улыбнувшись.

– Нехорошо оставлять девушку одну. – (По-моему, Агнешка зашла слишком далеко). – На мое счастье, меня опекал благородный Курд Юргенс. Я мечтаю о бокале отличного напитка, которым вы собирались меня угостить. Вы выпьете со мной?

Она взяла его под руку и, удаляясь, бросила мне через плечо:

– Ты ведь еще не уходишь, дорогой? Увидимся позже.

Леон поклонился мне. Я ответил полным достоинства поклоном. Простодушный Леон! Если бы он знал, как мало занимали меня в данную минуту эти наивные штучки. У него было такое выражение лица, словно он забросил мяч в сетку. Ему по-прежнему казалось, что главное для меня – он, а не эта девушка.

В моей голове все перепуталось. Я уж и сам не знал, что меня больше занимает: Йовита, которую я наконец мог разыскать, или Агнешка. Одно было ясно, я хочу быть в обществе Агнешки. А я оттолкнул ее от себя. Кретин, целовать девушку и расспрашивать ее о другой? Агнешка стояла у буфетной стойки и, держа бокал, делала вид, что пьет. Леон ей что-то рассказывал. Она прикидывалась, что ей смешно. Все остроты Леона я знал наизусть. Они не могли развеселить Агнешку. Оркестр заиграл рок-н-ролл. Леон поставил бокал и склонился перед Агнешкой. Он прекрасно танцевал. Гораздо лучше меня. Я должен был это признать.

Я снова отправился в туалетную комбату. Моя фляга почти опустела. Здесь уже никого не было. Допив остатки, я возвратился в танцевальный зал. Леон неистовствовал. Агнешка тоже танцевала прекрасно. Леон проделывал с ней невероятные па. Я боялся, как бы он не забросил ее в баскетбольную сетку. Я не ревновал к Леону. И не был зол на Агнешку. Просто я почувствовал себя страшно одиноким. Именно здесь в эту минуту мне стало совершенно ясно, что я потерпел полное поражение.

Ко мне подошла Дорота. Она держала под руку представителя Центрального комитета по делам физкультуры и спорта.

– Что это ты такой мрачный? – спросила она. – Вы знакомы?

– Что за вопрос! – с энтузиазмом воскликнул представитель комитета. – Кто не знает гордости нашей легкоатлетики!

Вообще-то я был падок на комплименты. Но на этот раз комплимент разозлил меня еще больше. Меня подмывало предложить представителю комитета пойти со мной хлебнуть в туалетную комнату. Я хотел его шокировать, заставив усомниться в воспитательном значении спорта. Но мне жаль было огорчать Дороту. А кроме того, моя фляга уже пуста. Поэтому я только улыбнулся с притворной скромностью.

– Леон-то, как танцует, а? – сказала Дорота.

Я поморщился.

– Да, недурно. Но я ни в чем не люблю крайности.

– Что это за кадр он подцепил?

– Дорота, боже мой, где ты набралась таких словечек?

– От вас и набралась, а что особенного?

Представитель комитета несколько смущенно улыбнулся.

– Пойдемте с нами в буфет, – предложил он, – «чего-нибудь выпьем.

– Благодарю. Но я уже обещал Ксенжакам посидеть с ними за столиком.

– Знаю, знаю. – Дорота погрозила мне пальцем. – Ты хочешь закадрить Хелену. Не удивительно. Она самая стоящая бабенка в этом зале!

Последнюю фразу она ввернула с умыслом, чтобы слегка порисоваться. Дороте казалось, что это импонирует ее спутнику. Тот действительно взирал на нее с восхищением. Не знаю уж благодаря ее словам или же вопреки им.

Я направился к столику Ксенжаков. Я действительно решил потанцевать с Хеленой. Но на полпути отказался от этой мысли. Мне не хотелось появляться на паркете рядом с Леоном.

Агнешка с Леоном танцевали все танцы подряд. В перерывах пили вино у буфетной стойки. Она делала вид, что пьет. И ни разу не взглянула на меня. Она не искала меня взглядом, чтобы выяснить, что со мной, словно забыв о моем существовании. Я слонялся без дела. Выпил две рюмки вина и почувствовал себя неважно. В пять часов утра я решил уйти. Я подумал, что, может быть, в гардеробной, у входа, будет стоять Йовита в наряде султанши. Но застал там лишь совершенно пьяного толстого лысого типа, который на балу в Академии художеств наигрывал цыганские мелодии. Он декламировал «Оду к молодости».[3] Когда он доходил до слов: «И я над мертвым взлечу мирозданьем», то не мог вспомнить продолжения, топал от злости ногами и начинал заново. Интересно, каким образом он проникал всюду?

Было морозно. Падал редкий снег. Месяц светил сквозь тонкий слой облаков, как лампа в окне с задернутой занавеской. По Блоням ехала извозчичья пролетка. Вавель за туманной дымкой и снежной пеленой напоминал театральную декорацию. Я поднял воротник пальто и побрел по направлению к Плантам. Я думал о необходимости кардинально изменить свою жизнь. Бросить все, что было до этого, и посвятить себя работе на благо других. Уйти в монастырь? Подать заявление в партию? Во всяком случае, исключить из своей жизни женщин. Под ногами поскрипывал снег. Доносились веселые голоса приглашенных, расходящихся после танцев из клуба. Кто-то догонял меня.