Дис - [2]

Жара все сильнее сдавливала поверхность пустыни. Она казалась теперь уже просто невозможной. Она становилась на вид кристально прозрачной, а по действию словно бы каменно-твердой, сжимавшей песок неумолимым, чудовищным прессом. Поэтому даже потоки воздуха, поднимавшиеся с поверхности пустыни, не могли более исказить ее вида своими миражами, поскольку с невероятной скоростью уносились туда, где власть жары не была такой беспредельной. Наверх, подальше от раскаленных барханов. К покою, к прохладе, к сумраку блуждающих теней. Однако, едва достигнув спасительной высоты, воздух начинал там очень быстро остывать, отчего вновь, подчиняясь непреложным законам природы, медленно, плавно, многочисленными изгибающимися потоками соскальзывал назад вниз, к поверхности, попадая в конце концов все в тот же пылающий ад, из которого еще совсем недавно с таким трудом вырвался. Как ни странно, но законы природы не нарушались даже здесь, в этом месте.

Наконец полдень оставался позади и наступало время, когда пламя местного светила начинало постепенно ослабевать. Оно, конечно, все еще оставалось нестерпимо жарким, однако лучи его достигали поверхности пустыни уже под некоторым углом. И хотя от этого было нисколько не легче, но тем не менее там, у самой раскаленной добела поверхности начиналось едва заметное, но движение. Первым начинал просыпаться ветер. Он, объединяя незначительные массы воздуха, которые вовремя не успели подняться вверх, отчего и были на несколько часов придавлены нестерпимым жаром, начинал теперь как будто слегка оживать и шевелиться. От этого на поверхности пустыни возникала почти незаметная, едва различимая возня. Слабые движения ветерка, небольшие смерчики и тихие хлопки от столкновений воздушных потоков начинали сдувать песок в разные стороны, а иногда на самом деле отрывать его от склонов барханов. Со временем этот процесс только усиливался. Поэтому по прошествии нескольких часов все эти разросшиеся теперь уже до солидных размеров смерчи, потоки воздуха и порывы ветра сбивали, сдували и взвинчивали вверх уже довольно крупные и объемные массы песка. Пока наконец, уже ближе к вечеру, процесс этот не перерастал в самую настоящую пустынную бурю. Но вдруг, перед самым закатом, когда местное светило касалось линии горизонта, а еще через несколько минут и вовсе исчезало за ней, все это движение со смерчами и вихрями прекращалось. Ветер, словно бы ударившись о незримую, бесконечно-протяженную вверх и в стороны прозрачную стену стихал, свет мерк, а песок, более уже не поддерживаемый воздушными потоками, просто-таки падал огромными ошметками и целыми ливнями с неба. Становилось темно. И с последним рухнувшим с небесных просторов водопадом песка на пустыню опускалась долгожданная, холодная, темная ночь. Вечеров в этом месте практически не было.

Однако ночь не приносила с собой особого облегчения. Температура воздуха, в точности как и еще несколько минут назад осыпавшийся с неба шумящий песок, падала просто катастрофически. Нуля градусов она достигала примерно через полтора часа после заката, а затем все так и продолжала понижаться. Вот уже и двадцать градусов мороза минуло, и тридцать. А вот уже и все семьдесят. Наконец процесс этот начинал постепенно замедляться и холод более не усиливался. Впрочем и того, что сейчас было, хватало с избытком. Песок остывал очень быстро. Конечно, не так быстро, как воздух, однако это незначительное отставание буквально через пару часов сокращалось до минимума. Поэтому примерно к полуночи в этой пустыне устанавливалась совершенно иная, но также невыносимая температура, — холод. И он был повсеместно.

Даже на глубине нескольких метров он начинал уже ощущаться, хотя и не так, как на поверхности. И тогда из этой сыпучей, темной, пугающей глубины доносился едва заметный то ли стон, то ли вздох облегчения. А может это сам многострадальный песок начинал там как-то перемещаться, подчиняясь непреложным законам природы и динамике разности температур. Но тем не менее, пусть даже и ненадолго, и только здесь, в этой беззвучной, кромешной, сдавливающей темноте все же устанавливалась почти нормальная температура.

Ветер в это время совсем не дул. Лишь только изредка, да и то очень слабо. Этого не хватало даже для того, чтобы сдвинуть с гребней барханов самые малые и легкие толики песка. Поэтому никакого движения ночью в этой пустыне не было. Отчего над ней повисала совершенно немыслимая, почти невозможная, не прерываемая ни единым, даже самым слабым звуком, тишина. Едва ли не благословенная. Звезды светили так, что совершенно ясно освещали гребни барханов. И хотя никакой луны в этом месте не было, но тем не менее ночью здесь все было очень хорошо видно. Удивительные были ночи в этом месте. Холодные, темные, но прекрасные. Песчаный кварц отражал переливчатыми бликами мириады тонких лучей ниспадавшего на него света от далеких звезд. Причем свет этот был нежнейшего, бело-голубого оттенка. Очень красивый. Вот только кто бы мог посмотреть на все это, кто бы мог увидеть эту красоту? Песок от мороза теперь словно бы опять оживал и начинал искриться, поблескивая колотыми гранями своих песчинок. Однако движение это было почти незаметным. И только по легкой световой ряби, которая морозным туманом надвисала над поверхностью пустыни, можно было все это предположить.