Дипломная работа - [85]
– Справимся, – грустно улыбнулся дядя Гиляй, – и всё же…
Он покачал головой, и мне почему-то стало стыдно. Знаю ведь, что я прав, сто пятьсот раз прав! Рану пустяшную на жизни обменял, но…
… всё это как-то неправильно.
Не откладывая в долгий ящик, прибрали комнату, придумали пунктиром легенду и…
– … благодарю, – бледно улыбаюсь репортёру, – опасности никакой, но чувствую себя, признаться, отменно отвратительно.
– Герр Панкратов, – артикулируя излишне отчётливо, на хорошем русском поинтересовался репортёр «Кёльнише цайтунг», Фриц Беккенбауэр, – как вы можете прокомментировать слухи о том, что стреляли не в вас, а в вашего двойника.
– Как правдивые, – отвечаю, не дрогнув, и репортёрская братия в моей спальне загудела рассерженным пчелиным роем, – получив известия о готовящемся покушении, Контрразведка Кантонов вместе со Службой Шерифа Дурбана провела блестящую спецоперацию по ловле убийц «на живца».
– К сожалению…
Откинув покрывало, показываю зашитый бок. Опухший, кровящий… выглядит он, надо сказать, отвратительно. И взгляды, взгляды… жадные, липкие, ощупывающие! Чувствуя себя едва ли изнасилованным от столь явно выраженного интереса… хотя и не имеющего сексуального подтекста.
– … мы недооценили наших противников, – заканчиваю бесстрастно.
– Скорее, – добавил мрачный дядя Гиляй, – степени их интегрированности во властные структуры города.
– Вы хотите сказать, – загундосил в нос представитель французской прессы.
– Я сказал ровно то, што сказал, – отрезал Владимир Алексеевич, – идёт следствие, и мы выясняем детали.
– Могу только констатировать, – повысил он голос, перекрикивая представителей четвёртой власти, – што ситуация в Совете Дурбана выглядит уже не рядовым противостоянием политический сил, и даже не уголовщиной, а прямым предательством!
– Вы обвиняете кого-то конкретного?! – возбудился француз, распихивая локтями коллег и пролезая вперёд.
– … рассказать нам детали покушения?! – янки из «Нью-Йорк Таймс», не выпускающий сигару изо рта.
… и разом, почти два десятка репортёров, перекрикивая друг-друга… Сильно, до тошноты, начала болеть голова и потемнело в глазах.
– «Пилюлькин, блять, – вяло отозвался в сознании Второй-Я, – да и сам хорош!»
– Господа! Господа! – прошу вас соблюдать тишину, находясь у постели раненого, вызверился Адольф Иванович, бесцеремонно выпихивая репортёрскую братию.
– Пройдёмте в гостиную! – скомандовал Владимир Алексеевич, и вся эта гомонящая толпа, пахнущая табаком, одеколоном, вежателем, несвежим бельём и застарелым потом, вывалилась из моей спальни.
– Шакалы пера! – выдавил сквозь зубы Санька, закрывая за ними дверь, – Всё-таки не надо было…
– Надо! – перебил я начинающееся Санькино самоедство, – Ты всё сделал правильно, брат!
Дёрнув плечами, он остался при своём, не став спорить со мной.
– Расскажи што-нибудь, – попросил я брата, прикрыв глаза. Фармацея «Пилюлькина», наложившись на тепловой удар, ранение и стресс, сказалась на самочувствии не в лучшую сторону. Муторное ощущение, схожее с качкой и сотрясением мозга разом.
– Што рассказать-то? – не понял он.
– Хоть што… – не открываю глаз.
– А-а… – дошло наконец, что я просто хочу заснуть слушая знакомый голос, – давай я тебе Наденькины рассказы из новых почитаю! Где… а, вот! Сэр Хвост Трубой, пребывая в изрядно расстроенных чувствах…
К утру я малость отошёл, и милейший Адольф Карлович, проверив зрачки, рефлексы, наполнение пульса и чистоту раны, счёл моё состояние сносным, допустив короткие посещения.
– Я, Егор Кузьмич, в соседней спальне поселился, с вашего позволения, – уведомил он меня, – Моя фармакология была рассчитана на тепловой удар, а огнестрельное ранение вышло явно лишним. Ночью к вам несколько раз заходил, а с полуночи до четырёх утра неотлучно, да-с! Очень уж у вас пульс нехороший был, да и другие признаки, да-с! Даже удивительно, что так быстро на поправку пошли. Надеюсь, это не временное облегчение.
– Я… – он широко зевнул, прикрыв ладонью рот, – пойду, с вашего позволения! Прилягу у себя в комнате.
Но если вдруг почувствуете хоть малейшее ухудшение состояния, непременно звоните в колокольчик! Прошу, Егор Кузьмич, без ложной скромности! Мне проще встать и потратить пять минут, измеряя вам температуру и пульс, вручив затем какие-нибудь порошки, чем сидеть потом полночи или не дай Бог…
Доктор перекрестился.
– … вытаскивать вас с Того Света!
– Понял, Адольф Иванович, – согласился я, – при любом ухудшении состояния вызываю горничную, а уже она будит вас.
– Короткие визиты, – зевая, повторил Елабугин, – я вам песочные часы поставлю… вот, на десять минут подойдут. Не более одного визита в час, договорились?
– А просто посидеть в одной комнате? – с надеждой осведомился я.
– Невеста? – понял доктор, – Нет, тем более нет! Пару дней потерпите, хорошо? Боюсь, иначе можете слечь всерьёз и надолго!
– Ясно…
Сперва забежал Санька, принёсший мне завтрак в постель и новости.
– Шухер наводят, – рассказывал он, сидя у меня в ногах, – да ты ешь, ешь… Отряды возмущённых граждан по всему городу, ну и благочинные промеж них. Направляют, значица, гнев народный.
– Расправы?
– Не-а, – мотанул головой брат, – аккуратно. Но вызовов на дуэли до ебёны матери! И, х-хе, мордобоев! Ешь давай! Вон, руки как трясутся… помочь?
