Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - [13]

Сначала действия Хлоповых вроде бы достигают желанной цели. Семейство Салтыковых сослано. Однако за них вступается старица Марфа. В результате Хлоповы отосланы назад в Нижний Новгород, несчастная их родственница так и не вышла замуж: кто бы решился посвататься к той, что была нареченною царской невестой!

Молодому царю уже за двадцать. Вероятно, по инициативе Филарета, улаживается брак Михаила с Марьей Владимировной Долгоруковой. Но менее нежели через год юная супруга умирает. Была ли причина ее смерти естественной? Или же рискованное родство с Долгоруковыми сразу сделалось опасным для Романовых, ведь Долгоруковы были Рюриковичи… Наверное, на подобные вопросы мы никогда не сможем ответить: слишком мало данных…

Во всяком случае, после смерти первой жены Михаил женится на дочери Лукьяна Стрешнева Евдокии. Род Стрешневых – дворянский, не боярский, не княжеский, незначительный, бедный род. «Царское родство» позволило Стрешневым несколько «поправиться», но «худое происхождение» их помнилось хорошо, и возможно было окорачивать их, не давать особенно заноситься.

От Евдокии Стрешневой Михаил имел большое число дочерей и троих сыновей. Дожили до совершенных лет три дочери и сын Алексей Михайлович. Дети рождались едва ли не каждый год. Причины повышенной смертности следует, вероятно, искать не в слабости здоровья царя или царицы, но в самих условиях питания и воспитания. Обильная, жирная и тяжелая пища, малоподвижный образ жизни – все это не способствовало здоровью. Царские дети были лишены того, что имели дети беднейшего крестьянина: царевичи и царевны почти не допускались на свежий воздух.

Любопытно, что потомство царской четы не так уж часто видело своих родителей. Каждому ребенку от рождения отводились отдельные покои – комнатки с низкими потолками и затянутыми слюдой оконцами. Слово «мама» означало начальницу над няньками и прислугой ребенка. Кормила ребенка непременно кормилица. Кормилица и «мама» приносили особую присягу, в которой обязывались беречь своего питомца. Кормилица и «мама» были должности почетные, дававшие семье возможность выдвинуться и приобрести некоторое материальное благополучие.

«Верх» – теремные покои, где обитали царицы и царевны, – представлял собой весьма пеструю картину. Среди приближенных женщин первых цариц династии Романовых было не так много знатных особ. Значительную роль в жизни теремов играли мастерицы – вышивальщицы, бельевщицы – из царицыных «мастеровых» (или «мастерских») палат. Столь же значительную роль исполняют шутихи и «дурки», песенницы и сказочницы-бахарки. В функции царицы входили дела милосердия. От ее имени раздавали милостыню у церквей по праздникам, а также праздничную милостыню в тюрьмах. На имя царицы подавались просьбы – «челобитные», которые разбирали особо назначенные дьяки. Значительное время уходило на посещение церковных служб и поездки на богомолье по монастырям. Царица и дети при этом находились в закрытых, с завешанными оконцами экипажах. Замыкала подобный поезд специальная телега, куда складывались дары и челобитные.

Едва ли первая царица, Евдокия Лукьяновна Стрешнева (или, как тогда писалось: «Стрешневых»), была грамотна. Но сохранились сведения о том, что царевен грамоте учили. Например, Татьяна, младшая дочь Михаила Федоровича, овладела грамотой и прочитала Часослов («Часы») и Псалтирь. Ее обучали по распоряжению ее отца; в честь окончания обучения была сделана девочке новая одежда. Учиться, впрочем, было очень трудно; и грамотность не была распространена вследствие, во-первых, отсутствия рациональной методики обучения (каждая буква, например, имела непростое название – «аз, буки, веди, глаголь»; складывая слоги, надо было вслух произносить эти названия, что вовсе не облегчало процесс обучения); и во-вторых, церковь негативно относилась к попыткам писания «мирских» книг, запрет был наложен и на чтение Ветхого и Нового Завета, эти «священные книги» имели право читать лишь духовные лица. Иностранными языками царь не владел, но у нас нет оснований предполагать, что он знал латынь или греческий.

Таким образом, развлечения царского семейства были достаточно просты, а порою и грубы. Впрочем, не стоит полагать, будто обычай держать калек при дворе и в знатных домах для развлечения был именно русским обычаем. Вспомним хотя бы знаменитые портреты шутов и придворных калек – «труанов» – династии Габсбургов, исполненные гениальной кистью Веласкеса… Вот вам – и руки перед едой мыли, и с тарелок ели; и Сервантеса, Веласкеса, Кальдерона имели; однако развлекались зрелищем телесного уродства… Интересно, что сведений о карликах и калеках при древнерусских владетельных домах не имеется… Надо осветить еще одну важную сторону жизни первых Романовых: именно при них явилась «слежка» (Котошихин, о котором мы еще будем говорить, пишет о большом числе специальных следильщиков, соглядатаев и доносчиков). За кем же и зачем надобно было следить? Выслеживали словесные оскорбления, которые могли наноситься государям, и, что еще важнее, – возможные заговоры. Почему? Тоже вполне понятно: Романовы не чувствовали себя на троне прочно и, что называется, «законно». Их подозрительность вовсе не была патологической. И вправду, за каждой бабьей сплетней могли тянуться липучие нити заговоров. Рюриковичи и Гедиминовичи по-прежнему существовали, соблазн захватить престол и власть был велик; захват власти отнюдь не был нереален. Вовсе не случайно при первых Романовых неоднократно созываются земские соборы: знать и высшее духовенство необходимо ублажать, предоставлять им право в той или иной мере участвовать в делах государства. Разумеется, земские соборы созываются именно в критические моменты, когда возможность узурпации нарастает. Таким образом, атмосфера подозрительности, доносов и жизни в постоянной «грозе» не была результатом какой-то особенной жестокости и подозрительности Романовых, но закономерно следовала из их недостаточно упрочившегося положения. Тип жестокого и подозрительного государя характерен и закономерен для раннего абсолютизма (выше мы уже говорили о Генрихе VIII и Иване Грозном). «Самодержавная» власть Романовых оставалась еще очень непрочной, плюс ко всему о них все еще держалось мнение как о худородных выскочках. В условиях клановости общества подобное мнение легко становилось «народным», что называется; то есть из палат Рюриковичей и Гедиминовичей спускалось к низшим членам кланов, к «обслуживающим» и «зависимым». Уже при Алексее Михайловиче эта «нормальная подозрительность» Романовых обрела официальную форму: был создан Приказ тайных дел. И, надо заметить, Романовы умели хранить свои «тайные дела», архив этого Приказа не сохранился. Кстати, таким же образом не сохранились или дошли в очень искаженном виде материалы процессов над участниками «Софьиной партии», материалы о таинственной княжне Таракановой и т. д. Таинственность окружает и скупые сведения о Земском соборе, решениями которого Романовы «были избраны». При такой таинственности, конечно, могли сыграть роковую роль свидетельства иностранцев; поэтому Романовская концепция с самого начала относилась к подобным свидетельствам боязливо и с подозрением. Это отношение по инерции сохраняется и по сей день; все еще не издано, не переведено на русский язык большое число зарубежных источников по русской истории, а те, которые переведены, изданы в сокращенном варианте. Но следует отметить, что в последнее время лед тронулся, можно сказать; и как было бы хорошо, если бы дело дошло, например, до издания своеобразной библиотеки иностранных источников…