Дилемма Джексона - [80]

Возвращаясь во второй половине дня в более свободном вагоне, Милдред, как она делает это нередко, заезжает в Британский музей и направляется в Индийскую галерею. Здесь она первым делом подходит к богу Шиве, кланяется ему, потом — его жене Парвати, она же — река Ганг. Как нежно он обернулся к своей дорогой жене, в которой Милдред видит себя. А вот Шива танцует со змеей, обвившейся вокруг его руки, а вот он — Шива Натарайя, четырехрукий танцор в кольце огня. Бог Кришна, тоже танцующий, — инкарнация Вишну, проводник в царство Арджуны и в то же время бог-пастух, играющий на дудочке, танцующий с пастушками и силой своего божественного внушения убеждающий каждую из них, что она — единственный предмет его любви. Дудочка, на которой он играет, — смуглое древнее существо, принадлежащее далеким былым временам. Вот он же — юноша с ожерельем из тигриных когтей — спасает своих последователей, поднимая руками гору. Он же танцует на раздутом капюшоне королевской кобры Нагаса, Кала Нага.

Милдред видит в своих мечтах ярких птиц, пролетающих мимо в темноте, кобр, распустивших капюшоны, и мудрую Ганешу, и милую Гангу, Ганг. Будда воплощается в Вишну. Шива и Парвати, Шива, танцующий в кольце огня, Кришна со своими пастушками, дарящий себя каждой из них.

Она никогда не говорила с Лукасом о «поклонении идолам», но чувствовала, как от изображений, а в сущности, от этих живых существ исходит мощное тепло страсти, любви. Это тепло самих богов, но также и тепло их бесчисленных почитателей. В Индии на каждом углу стоит изображение бога с цветочной гирляндой на шее. Вот это религия, религия полного отказа от себя, понимания того, сколь ничтожен — всего лишь пылинка праха — человек в необозримом море страданий этого мира, и в то же время как бесконечна власть божественного начала, власть любви, словно на облаке поднимающая человека из бездны убожества, безжалостности и презренного себялюбия.

Поклонение. Экстаз. Эти боги… и животные, Шива с обвившимися вокруг его шеи змеями. Змеи. Черви, крохотные существа… Поднять с выложенного мозаикой пола и осторожно отнести в траву… Бесчисленные живые существа… Шива с его изящными, воздетыми вверх руками, улыбающийся своей Парвати, а вокруг них — хоровод бесчисленных существ. Ганг, Темза… Слезы застилают Милдред глаза, она отворачивается. Какой хаос, какое страдание, какая страсть, какая любовь, какая бесконечность… Она едва не лишается чувств, чуть не падает. Все эти боги — и Христос на Своем кресте.

Выйдя из зала, Милдред автоматически проделала привычный путь в те залы музея, где живут холодные греки, так же машинально подошла к фризу из Пантеона. Огромный зал был почти пуст, лишь в дальнем конце виднелась группа экскурсантов да поближе к Милдред еще два или три посетителя. Безвольно опустив руки, она стояла молча, стараясь успокоиться, глубоко дышала, ни на что не смотрела, взгляд у нее был отсутствующим, как у человека, созерцающего море. Как пугающе странно прошлое. Другие цивилизации, другие образы. И вдруг — нечто, тайна. Джексон. Несомненно, Джексон вернется — вернется ли? В конце концов, он ведь очень странное существо, живое воплощение божества. При мысли о Джексоне перед мысленным взором Милдред возникли смутные очертания высоких гор. Вдруг ей в голову пришло, что подобное существо с легкостью может разрушить самое себя, и глаза ее снова наполнились слезами.

Милдред их быстро сморгнула. Неподалеку от входа перед фризом стоял один посетитель — молодой человек, мальчик, скорее всего школьник. Мальчик смотрел на нее. «Не Брэн ли это? — подумала Милдред. — Ну да, Брэн! Я видела его с Эдвардом и Анной, но только мельком, они так торопились». Мальчик стоял неподвижно. Милдред двинулась к нему. Он продолжал смотреть на нее. «Интересно, узнает ли он меня?» — подумала она, подходя.

— Здравствуй, Брэн. Ты меня помнишь? Я — Милдред.

— Да.

— Вы заезжали ко мне, когда твоя мама наносила визиты вместе с Эдвардом. Они скоро поженятся?

— Да.

— Это будет замечательно.

Брэн молча посмотрел на нее, потом сказал:

— У меня будет пони.

После чего, отвернувшись, снова стал разглядывать жанровые сценки, изображенные на фризе.

Милдред тоже перевела на них взгляд. Все они были хорошо ей знакомы. Вот заботливый мальчик, наверное, ровесник Брэна, спокойно помогает всаднику, возможно своему отцу, укоротить тунику, а лошадь переминается в ожидании седока.

— Вот мальчик, — произнес Брэн.

— Да, он…

Глядя на Брэна, Милдред вдруг подумала: «Занятно: сейчас он похож на Эдварда! Но, разумеется, он — вылитый Льюэн. Какой же красивый мальчик! Увы, жаль, Льюэну не довелось его увидеть».

— Осенью ты начнешь ходить в местную школу? Она тебе понравится. Там будут учить греческому. Латынь ты, думаю, уже немного знаешь.

Повернувшись к ней, Брэн ответил:

— Я очень хорошо знаю латынь и прилично — греческий.

И вернулся к созерцанию фриза.

Милдред смущенно воскликнула:

— Замечательно! Я была очень рада повидаться с тобой. Мы, конечно, будем встречаться и впредь. Уверена, тебе здесь будет хорошо. До свиданья, Брэн, au revoir.

— Au revoir, Милдред.

Милдред заспешила прочь, восхищенная его прощальным приветствием! «Он говорит совсем как маленький француз, — думала она. — Очаровательно! Полагаю, он знает несколько языков! О, как я хочу, чтобы он был здесь счастлив — такое чудное дитя!» И ей вдруг захотелось, чтобы у нее был ребенок и чтобы этим ребенком был Брэн.