Дилемма Джексона - [56]

Получив от Клана подтверждение, что Эдвард Лэннион в Хэттинг-Холле, Бенет решил отправиться туда и встретиться с ним. Он слабо представлял, каким может оказаться исход подобной встречи, но чувствовал, что должен увидеться с Эдвардом и обсудить ситуацию. Эдвард способен был подумать, будто Бенет винит его, а это, разумеется, не соответствовало действительности. Ему просто нужно было от Эдварда нечто, быть может, чтобы тот его каким-то образом успокоил, хотя, конечно, разумнее было бы ожидать, что это он начнет успокаивать Эдварда. Душа его рвалась к Эдварду, который наверняка ужасно страдал.

Ощущение несчастья, которое испытывал Бенет, было связано еще и с Джексоном. Кое-кто из друзей, особенно Анна, стал «одалживать» у него Джексона, и впрямь обладавшего всевозможными выдающимися талантами. Бенет не возражал, но в последнее время это случалось слишком часто, и Джексон, похоже, немного распустился, он далеко не всегда давал себе труд уведомить Бенета о своем отсутствии. Это не только крайне раздражало Бенета, но и довольно больно ранило.

Ему чрезвычайно, почти отчаянно требовалось снова повидаться сейчас с Эдвардом. Что, если тот обезумел или замышляет самоубийство? Бенет хотел ехать на машине, но передумал и решил идти пешком. Воспоминания нахлынули на него с новой силой. Неужели Розалинда безумно влюблена в Эдварда, возможно ли это? Конечно, возможно. А Эдвард? Другое, еще более дикое, однако отнюдь не лишенное смысла предположение состояло в том, что Мэриан прячется у Эдварда в Хэттинг-Холле, где, вероятно, ее навещает Розалинда. Может, она и сейчас там, не преодолевшая еще чувства стыда, неготовая предстать перед ними и объявить, что она согласна выйти за Эдварда. Простил ли ее Эдвард? Да, вполне возможно, что Мэриан вернулась к Эдварду и тайно живет у него.

Пройдя по аллее и по продолжающей ее тропинке, Бенет вышел на дорогу. Утро было солнечным, солнце сверкало ярко, пушистые белые облачка лишь изредка наползали на него. Перейдя дорогу и преодолев забор, Бенет заспешил к мосту. Здесь он остановился и снял пиджак. Мост качался и скрипел. Надо все же поговорить с Эдвардом об этом мосте, подумал Бенет. Хорошо, хоть деревенские ребятишки на нем больше не скачут. Он посмотрел вниз, на струящуюся воду, по которой стелились длинные водоросли. Вода бежала вперед, вперед, вперед, и так вечно. Блеск реки ослепил Бенета, но, сфокусировав зрение, он увидел у кромки воды ольховые деревья с трепещущей на ветру листвой. А дальше, вверх по крутому берегу, буйство разнотравья: кое-где цветы уже отцветали, в других местах только распускались иван-чай, наперстянка, майоран, таволга, кукушкин цвет… И так каждый год, век за веком, тысячелетие за тысячелетием. Еще выше — мать-и-мачеха, лютики, лихнис, незабудки… Год из года, год из года, такая красота, такая красота! Бенет стоял, завороженный, и едва не плакал от восторга. И в то же время сколько зла вокруг, сколько зла!

Он сошел с прогибающихся, качающихся и скрипящих досок моста и продолжил путь вдоль почти невидимой тропы, протоптанной среди густой жесткой травы луга. Перевалившись через замкнутые на цепь ворота, очутился на другом диком, но по первому разу уже скошенном поле, наверху склона.

Остановился, моргая от слепящего солнечного света, и тут заметил в отдалении, среди тенистых деревьев, какое-то движение — там было что-то большое. Ах да, конь! Конь медленно двинулся к Бенету. Бенет стоял не шевелясь, чтобы не спугнуть его. Когда конь приблизился, Бенет погладил его по огромной голове, по доверчивой гладкой шелковистой морде, коснулся рукой мокрого носа и, ощутив тепло и безысходное одиночество большого животного, прижался к нему лбом. Потом осторожно отстранился и заспешил к рощице на плоском гребне холма, по другую сторону которой находились изгородь и еще одни ворота. Не завершив подъема, но уже запыхавшись, он не видел пока грандиозной панорамы, расстилающейся внизу. Но вот она открылась перед ним, когда он взобрался наконец на вершину холма и остановился передохнуть. Краснокаменный Хэттинг-Холл с блестящими на солнце высокими окнами, башенками и зубчатой крышей предстал перед ним во всей красе. Бенет двинулся по теперь уже не такой высокой, скошенной траве пологого склона к гудроновой дорожке, а по ней — к последним, открытым воротам. Подойдя к ним, он заспешил и, поравнявшись с гигантскими шелковицами, почти побежал к крыльцу. Подергал дверь — она не открывалась. Бенет позвонил. Звонок прозвучал громко и резко.

Милли открыла дверь и улыбнулась, увидев Бенета, но не успела ничего сказать — появившийся за ее спиной Эдвард опередил ее:

— О, это вы! А я был в бильярдной.

И тут же, повернувшись к Бенету спиной, пошел обратно.

Бенет поспешил за ним. Бильярдная представляла собой очень большую комнату, освещенную в этот час косыми солнечными лучами. Пройдя к дальнему краю зеленого стола, Эдвард, опершись локтем, склонился над ним, потом выпрямился, поднял кий, неуклюже балансируя им, захотел положить обратно, но кий с шумом упал на пол.

— Я играл сам с собой, — сказал Эдвард. — Полагаю, это то, чем мы все постоянно занимаемся. То есть пытаемся заниматься… Давайте присядем. Нет, не на солнце.