Диктатор - [23]

Помпония, выслушав меня, встревоженно села.

– Но что же нам делать? – вырвалось у нее.

– Ничего, – спокойно сказал Цицерон. – Они имеют право поднимать такой шум. Пусть отведут душу, а когда им это надоест, они уйдут.

– Но почему они решили, что ты воруешь их хлеб? – спросила Теренция.

– Клодий обвиняет в нехватке хлеба толпы людей, которые идут в Рим, дабы поддержать твоего мужа, – объяснил ей Квинт.

– Но эти толпы здесь не для того, чтобы поддержать его, – они явились, чтобы посмотреть на игры!

– Жестокая правда, как всегда, – согласился Цицерон. – И даже если б все они были тут ради меня, город, насколько мне известно, никогда не испытывал недостатка в продовольствии в праздничные дни.

– Тогда почему такое случилось теперь? – недоумевала его жена.

– Полагаю, кто-то саботирует поставки.

– Но кто стал бы это делать?

– Клодий, чтобы очернить мое имя, а может, даже Помпей, чтобы получить повод захватить власть над распределением припасов. В любом случае мы ничего не можем поделать. Поэтому предлагаю есть и не обращать на них внимания, – заявил Марк Туллий.

Мы попытались продолжить ужин как ни в чем не бывало и даже шутили и смеялись над происходящим, однако беседа стала напряженной, и всякий раз, когда она стихала, паузу заполняли сердитые голоса с улицы:

Подонок Цицерон украл наш хлеб!

Подонок Цицерон съел наш хлеб!

В конце концов Помпония снова начала возмущаться:

– Они что, будут продолжать так всю ночь?!

– Возможно, – ответил Цицерон.

– Но эта улица всегда была тихой и почтенной. Уж конечно, ты можешь как-то их остановить?

– Вообще-то, нет. Они имеют на это право.

– «Право»!

– Если ты помнишь, я верю в права людей.

– Твое счастье. И как мне теперь спать?

Тут Цицерону наконец изменило терпение.

– Почему бы тебе не заткнуть уши воском, госпожа? – предложил он своей невестке, а потом добавил себе под нос: – Уверен, я бы затыкал уши, если б был на тебе женат.

Квинт, который много выпил, попытался подавить смех, и Помпония резко повернулась к нему:

– Ты позволишь ему так со мной разговаривать?

– Это была всего лишь шутка, дорогая, – попытался успокоить ее муж.

Но хозяйка дома положила свою салфетку, с достоинством поднялась с ложа и объявила, что пойдет проверить, как там мальчики.

Теренция, бросив на Цицерона острый взгляд, сказала, что присоединится к ней, и поманила за собой Туллию.

Когда женщины ушли, мой господин обратился к Квинту:

– Извини. Я не должен был этого говорить. Пойду найду ее и извинюсь. Кроме того, она права: я навлек беду на твой дом. Мы переедем утром.

– Нет, не переедете! – возразил его брат. – Я здесь хозяин, и мой кров – твой кров, пока я жив. Меня не заботят оскорбления черни.

Мы снова прислушались.

Ублюдок Цицерон, где наш хлеб?

Ублюдок Цицерон украл наш хлеб!

– Удивительно гибкий размер, надо отдать им должное, – сказал мой хозяин. – Интересно, сколько еще они припасли вариантов?

– Знаешь, мы могли бы послать весточку Милону. И гладиаторы Помпея живо очистили бы улицу, – предложил Квинт.

– Чтобы я оказался перед ними в еще большем долгу? Ну уж нет!

Мы разошлись спать по разным комнатам, хотя вряд ли кто-нибудь из нас хорошо выспался в ту ночь. Демонстрация не прекратилась, как и предсказал Цицерон, – если уж на то пошло, к утру шум стал еще громче и явно неистовей, потому что толпа начала выкапывать булыжники и швырять их в стены или перекидывать через парапет, так что они с треском падали в атриуме или в саду. Было ясно, что положение наше становится опасным, и в то время, как женщины и дети укрылись в доме, я забрался на крышу вместе с Цицероном и Квинтом, чтобы оценить, насколько велика угроза. Осторожно выглянув из-за коньковой черепицы, можно было посмотреть вниз, на форум. Толпа Клодия силой захватывала его. Сенаторам, пытавшимся попасть в здание для сегодняшнего заседания, приходилось проходить сквозь строй под оскорбления и пение. До нас донеслись слова песен под аккомпанемент ударов кухонных инструментов:

Где наш хлеб?

Где наш хлеб?

Где наш хлеб?

Внезапно снизу, под нами, раздался вопль. Мы спустились с крыши и сошли в атриум как раз вовремя, чтобы увидеть, как раб выуживает черно-белый предмет, похожий на мешок или маленькую сумку, – его только что уронили в отверстие в крыше, и он упал в имплювий[25].

Это было изувеченное тело собаки Мийи. Сын и племянник моего хозяина скорчились в углу атриума, закрыв руками глаза и плача. Тяжелые камни застучали по деревянной двери. И тогда Теренция набросилась на Цицерона с горечью, какой я никогда прежде в ней не видел:

– Упрямец! Упрямец, дурак! Ты сделаешь что-нибудь наконец, чтобы защитить свою семью?! Или я должна снова ползти на четвереньках и умолять этих подонков не трогать нас?!

Марк Туллий отшатнулся при виде ее ярости. В этот миг дети снова принялись всхлипывать, и он посмотрел туда, где их утешала Туллия. Казалось, это решило дело. Цицерон повернулся к Квинту:

– Как думаешь, ты сможешь тайком пропихнуть раба через заднее окно?

– У нас наверняка это получится, – кивнул хозяин дома.

– Вообще-то, лучше послать двоих – на тот случай, если один не доберется. Они должны отправиться в бараки Милона на Марсовом поле и рассказать гладиаторам, что нам срочно нужна помощь.