Дикое золото - [9]

Глава третья Охотники и дичь

Акимов вел его по некрашеному деревянному тротуару так уверенно, словно прожил в этом городе добрый десяток лет, а не приехал впервые позавчера. Первое время Лямпе по некоей инерции еще ломал голову над загадочной находкой, но потом перестал, прекрасно сознавая, что не продвинется таким образом ни на вершок. Шагал, ни о чем особенном не думая, помахивая в такт золотисто-коричневой палкой из испанского камыша, таившей в себе трехгранный шпажный клинок. Напрасно некоторые считают, что подобные приспособления отжили свой век, иногда такая шпага может чертовски помочь, а то и спасти жизнь, как это было во Львове…

– Леонид Карлович…

– А?

– Вот как хотите, а не верится мне, чтобы Струмилин…

– Сёма, перестань, – с сердцем сказал Лямпе. – Мы с тобой не гимназисты. Факты имеют ценность, а не домыслы при полном отсутствии информации. То же и к эмоциям относится.

– Да понимаю я…

– Вот и не томи душу. Без того тягостно. – Лямпе посмотрел на покрывавший улицу толстый слой серого песка, глушившего шум колес и стук копыт, пожал плечами. – Представляю, что здесь творится в дождь…

– Грязища непролазная, – живо подхватил Сёма, с готовностью меняя тему. – Да и в сухую погоду тут частенько гуляют ветры, так что получаются песчаные бури, право слово, не уступающие сахарским. Мне уж рассказали. Нам еще повезло, что денек безветренный. А обычно пыль так метет, что местные Шантарск давно прозвали Ветропыльском, что вполне… берегись!

Он сильно рванул Лямпе за рукав, отшвырнув к стене дома. И как нельзя более вовремя – вылетевший из-за угла рысак под грохот колес по невысокому деревянному тротуару осел на задние ноги, взметнув тучу пыли, бешено кося огромным фиолетовым глазом, захрапел, скалясь, разбрасывая пену. Шарабан лихача, решившего срезать угол прямо по пешеходным мосткам, вновь утвердился всеми четырьмя колесами в песке.

– Чтоб тебя и мать твою… – рявкнул Акимов от души. И тут же обескураженно смолк, крутя головой в некоторой растерянности.

Лямпе ухитрился во мгновение ока испытать массу самых неожиданных и разнообразнейших чувств. Он и сам с превеликим удовольствием изрек бы нечто небожественное – на волосок был от того, чтобы угодить под копыта, – но лихой ездок в шарабане оказался очаровательной девушкой, к тому же, судя по дорогому белому платью, ничего не имевшей общего с простонародьем, а потому словесное выражение эмоций решительно неуместно…

Возможно, сравнение было и банальное, но Лямпе вдруг ощутил себя, как человек, неожиданно застигнутый молнией или пулей. Один бог ведает, что творилось в бедной душе Леонида Карловича Лямпе, дворянина Гостынского уезда Варшавской губернии. Он смотрел в ее карие глаза, прекрасно сознавая, что выглядит глупо – этакий соляной столб, истукан, – но поделать ничего не мог. Дело даже не в том, что она была красива, что ее золотые волосы, растрепанные встречным ветром, легли на плечи в очаровательном беспорядке. Казалось, именно это лицо он тысячу раз видел во сне, как свою недостижимую мечту, – хотя ничего подобного и быть не могло, сплошное наваждение, солнечный удар… Она никогда не снилась прежде, они никогда прежде не виделись, но отчего тогда ледяная заноза в сердце не желает таять?

В конце концов он немного опомнился. Боковым зрением заметил, что городовой в белой гимнастерке, поначалу припустивший было в их сторону грозной, неотвратимой рысью, вдруг сбился с аллюра, даже затоптался на месте, а потом продолжил движение, но не в пример медленнее, почти что плелся, понурившись, поскучнев. Хорошо еще, зевак поблизости не случилось, с радостью констатировал Лямпе.

– Вы не пострадали, господа? – спросила она, щурясь.

Вполне возможно, она и пыталась выразить тоном раскаяние, но прозвучали эти слова скорее насмешливо.

– Благодарю за заботу, – сухо сказал Лямпе. – Ваше мастерство в управлении этим животным достойно восхищения, хотя ваша манера править, должен заметить, весьма оригинальна…

«Боже, что я несу?» – с паническим стыдом подумал он. Заноза в сердце никуда не делась, острая прохладная льдинка.

– Ну, извините, господа, – карие глаза смеялись. – Я, право же, не хотела, вы так неожиданно подвернулись…

– Вопрос, кто кому подвернулся… – пробурчал Сёма.

Рядом выразительно покашлял городовой, поднес ладонь к фуражке в светлом коломянковом чехле:

– Прошу прощенья, господа, тут имеет место быть происшествие или полное отсутствие оного?

Девушка смотрела на Лямпе с откровенной подначкой, в лукавом взгляде карих глаз так и читалось: «Ну что, ябедничать будешь?» Легонько отодвинув локтем посунувшегося было к блюстителю порядка Акимова, Лямпе веско произнес:

– Полное отсутствие оного, смею вас заверить. Не вижу нужды в вашем вмешательстве, городовой.

Страж порядка вздохнул с нескрываемым облегчением, вновь поднес к козырьку руку в белой нитяной перчатке, повернулся через левое плечо со сноровкой отслужившего действительную, вновь обретя осанистость, направился на прежнее место. Только теперь Лямпе рассмотрел на шее девушки золотое ожерелье с тремя красными камнями. Если рубины настоящие – на них, пожалуй что, можно приобрести вон тот каменный дом в два этажа, что стоит по другую сторону улицы. Кое-что начинает проясняться…