Дикое поле - [239]

Один клинок вверх, другой делает неожиданный выпад! Этот прием древние китайские мастера называли «Бабочка летит на цветок». Белометти едва успел закрыться, но тут же правый клинок казака отбил его защиту, а левый распорол острием камзол на груди — это называлось «Обезьяна ворует плоды». Поэтично, но Джакомо не знал этих названий, да ему сейчас было не до поэзии.

Русский упорно теснил его, не давая приблизиться к заветной двери. Его клинки все чаще и чаще с треском разрывали камзол венецианца, превращая его в лохмотья. Когда-то Джакомо сам так тешился на дуэлях, теперь пришел его черед обливаться холодным предсмертным потом и с содроганием ждать каждого нового выпада, который мог поставить последнюю точку. Иногда венецианцу казалось, что у противника две пары рук.

Неожиданно Головин повернул клинки в одну сторону, а сам шагнул в другую и резко развернулся. Белометти вскрикнул от боли в запястьях, отшатнулся и совсем рядом увидел лицо русского — загорелое и светлоглазое. Толчок в грудь — и он оказался прижат к стене. Руки его были раскинуты в стороны, а у самого горла, почти касаясь кадыка синеватой сталью, остановился булатный клинок Тимофея. Одно движение — и голова венецианца скатится с плеч.

Тяжело дыша, облизывая пересохшие губы, Белометти скосил глаза и увидел непонятные буквы на клинке, готовом перерезать его горло.

— Знаешь, что там написано? — Русский дышал на удивление ровно, будто и не бился на саблях. — «Аз каждому воздам по делам его!» Фирман!

— Под камзолом, за поясом, — прошептал униженный Джакомо.

— Жозеф! Возьми у него оружие и фирман!

Француз вырвал у венецианца сабли и вытащил из-за пояса деревянный пенал. Тимофей отпрыгнул и опустил оружие.

— Синьор! — Антонио снял шляпу и низко поклонился ему. — Пока я жив, не забуду этот поединок и ваше великодушие! Теперь вы мой, господин иезуит! Не угодно ли вам немного отдохнуть и дать мне удовлетворение? Я полагаю, что эти люди здесь более не задержатся.

Во дворе вдруг послышались крики и бухнули пистолетные выстрелы, а потом раздался яростный визг турок.

— Рано обрадовались. — Джакомо сел на диван и хотел сердито отшвырнуть попавшийся под руку серебряный футляр с подложным фирманом, но передумал и спрятал его под камзолом.

Жозеф кинулся узнать, в чем дело, но на крыльце уже протопали сапоги, с лязгом закрылись запоры входной двери, и в комнату ввалился Куприян.

— К окнам! — крикнул он. — Дом окружен! Турки!

Схватив со стола подсвечник, он с размаху высадил им раму и осторожно выглянул. Злата уже вытащила мешочек с пулями и пороховницу, чтобы заряжать ружья и пистолеты, Анастасия принялась помогать ей. Остальные поспешили встать у окон и приготовили оружие. К огромному неудовольствию Белометти, его соотечественник уселся рядом с ним и доверительно сказал:

— У них свои дела. Не правда ли, синьор? Давайте вместе подождем, пока представится возможность разрешить наши дела.

Джакомо только покосился на него налившимся кровью глазом и ничего не ответил. Принесла нелегкая этого Антонио! Сейчас был удобный момент улизнуть в подвал, но помешал да Камерино — вцепился как клещ.

— Я стрельнул, когда полезли, — объяснил Куприян. — Они сначала окликали сторожа, а потом давай ломать калитку. Похоже, их привел Али.

Услышав имя албанца, Белометти насторожился: неужто его подозрения так скоро подтвердились и этот прохвост предал в третий раз за один день? Теперь предал уже его, заплатившего за настоящий фирман алмазами из шкатулки отца Паоло. И куда запропастился Гравино, дьявол его раздери? А вдруг появление Али сулит спасение? Гравино мог предупредить албанца о замыслах русских, и тот поспешил на помощь. Хорошо, если так.

С улицы донесся громкий голос:

— Эй, Джакомо! Ты слышишь меня? Я Али-албанец! Подойди к окну, я хочу говорить с тобой. Не бойся, мы не станем стрелять.

— Мне не о чем с ним говорить, — отрицательно мотнул головой Белометти. — Спросите, чего он хочет?

Куприян поглядел в окно: во дворе перед домом стояли Али и два бородатых янычара. В руках у них, в знак мирных намерений, были белые прутики. А позади фонтана и среди кустов роз уже расползлись, заняв позиции для стрельбы, другие янычары с длинноствольными ружьями. За забором ржали лошади и гомонила толпа, — наверное, на выстрел сбежались любопытные.

— Чего тебе? — Куприян мрачно следил за приготовлениями турок к атаке.

— Сегодня гяур Джакомо получил от Фасиха подложный фирман падишаха, — понизив голос, чтобы не слышали собравшиеся у ворот, объяснил Али. — Отдайте фирман — и можете проваливать! Пусть Джакомо выйдет сюда, его хочет видеть сам Гуссейн-паша.

— Предатель, — это скрипнул зубами венецианец.

Пожалуй, впервые в жизни он готов был зарыдать от отчаяния: несколько часов назад у него было все, а теперь отнимали последнее. Он уже лишился фирмана, северной красавицы, а теперь должен лишиться ловко изготовленной евнухом подделки, а вместе с ней и жизни. Встреча с Гуссейн-пашой означает только одно: очную ставку с Фасихом, а потом отрубят голову и насадят ее на пику янычара. Убежать не удастся, дом окружен турками, и пробраться в подвал ему тоже не дадут. Или рискнуть? Плевать на фирман, жизнь дороже!