Дикий восторг - [30]

Он вздрагивает.

— Как насчет того, чтобы ты его открыла?

— А как насчет того, чтобы я заменила ваш яблочный сок мочой?

— Айсис…

— Послушайте, Эванс, — вздыхаю я. — У моей мамы суд на носу. Не знаю, слышали ли вы об этом. Я ей нужна. Вероятно, очень надолго. Я, конечно, могу делать всю эту ерунду с наверстыванием домашнего задания и окончить школу или что-то еще, но правда в том, что я не лучший ученик. Безусловно. И очевидно, вы это знаете. Я хороша на бумаге, но я создаю много проблем и я незрелая, и говорю глупые вещи. Так что, я действительно не заслужила это. То есть, конечно, заслужила, но мне не место в колледже. Особенно не в Лиге Плюща. Лучше бы они отдали это место, хм, кому-то из Китая? Кому-то действительно увлеченному и зрелому. Кому-то, кто не я, — отталкиваю я письмо обратно ему. — Итак, знаете, вы можете его открыть. Или выбросить в мусорку. Мне без разницы. Но я не поеду туда.

Эванс молчит. Когда он, наконец, смотрит на меня, кажется, что он выглядит гораздо старше. Морщинки под его глазами глубже, а его лоб в складках от дюжин лет усталости.

— Ты делаешь то же самое, что и Джек.

— Что?

— Отказываешься поступать из-за людей, которых любишь. Отказываешься… стать выдающейся. У тебя такой потенциал, Айсис. И ты выкидываешь его.

— Что вы имеете в виду, отказался? Он отказался?

— Ты не помнишь? Он хотел остаться здесь, в Огайо, чтобы заботиться об этой девочке, Софии. Он получил предложения практически со всей Лиги Плюща.

— Но сейчас он собирается в Гарвард. Люди не затыкаются насчет этого.

— Да. Только он изменил свое решение после… на самом деле, я не знаю, из-за чего он передумал. Но я не могу позволить тебе сделать то же самое. Пожалуйста. Знаю, я сказал, что это будет твое решение, но, пожалуйста, просто открой письмо, прочти и подумай над этим. И если ты все еще не захочешь туда, я буду уважать твое решение.

Я фыркаю и несколько мгновений смотрю на конверт, прежде чем хватаю его обратно.

— Хорошо. Прекрасно. Но не ждите счастливого конца!

— Я никогда не жду, — грустно улыбается Эванс.

Я встаю, чтобы уйти, но он окликает меня:

— Ох, и Айсис? Удачи в суде. Надеюсь, он получит по справедливости.

Я сжимаю кулаки и захлопываю за собой дверь. Что Эванс знает о справедливости? Он был подонком, который везде расклеил мои фотографии, а затем, когда обнаружил, что я достаточно умна, попытался компенсировать это, проталкивая меня в широко открытую, жадную глотку каждого заносчивого колледжа в мире.

Я толкаю дверь и выхожу во двор. Морозный, февральский воздух покусывает мои лодыжки, но яркое солнце согревает мое лицо. Успокаивающий контраст. Я замечаю Кайлу, сидящую на низкой кирпичной стенке и смотрящую в пространство.

— Ты выглядишь так, будто думаешь, — говорю я. — Должна ли я сфотографировать сей памятный момент?

— Очень смешно, — закатывает она глаза. — Даже весело.

— Стараюсь, — сажусь я рядом с ней. Она хмурит брови и снова смотрит в пространство. Прежде чем я придумываю саркастичное замечание, чтобы вытащить ее из этого угрюмого настроения, она поворачивается ко мне и выпаливает:

— Почему Рен так странно себя ведет, когда видит Джека?

— Хороший вопрос. Не могу сказать точно, поскольку недавно половина моего мозга вытекла на пол моего коридора, но я практически уверена, это из-за того, что он сделал нечто плохое. По крайней мере, так говорит Рен и мои туманные воспоминания.

— Джек сделал что-то плохое? Но… но что?

— Не знаю, — пялюсь я на траву. — Правда не знаю, и это убивает меня каждый день, но я каким-то образом умудряюсь воскресать и бродить вокруг, притворяясь живой.

— Я помню, что они были друзьями, — говорит Кайла. — Я перевелась сюда в четвертом классе. Они были друзьями. Рен, Джек, Эйвери и та девочка, София, были друзьями. Они действительно крепко дружили. Словно круг, в который никто не может пробраться. Я им завидовала. У меня не было хороших друзей — только люди, которым нравились закуски в моем доме и моя косметичка.

Звучит одиноко, но этого вслух я не произношу.

— Почему ты снизошла до Рена? Ты же говорила, что он ботаник.

— Н-ну да, — краснеет Кайла. — Он король ботаников. Но… я не знаю! Просто он становится таким… таким чудным, когда видит Джека. Это странно.

— Я знаю только, что что-то произошло в средней школе. Эйвери сделала что-то, чтобы причинить боль Софии, а Джек остановил это. И Рен был там с камерой, потому что Эйвери заставила его это снимать.

Глаза Кайлы расширяются.

— Как думаешь, есть ли пленка с этой записью? Если Рен снимал это…

— Сомневаюсь, что он стал бы ее хранить. Он так виноват, что, вероятно, уничтожил ее. Можешь спросить его об этом. Но эта тема его действительно напрягает. И он типа всегда как на иголках. Никогда не расслабляется. Наверное, это не лучшая тема для разговора.

— Да, — произносит она тихо.

— Откуда вдруг такой интерес, Коперник? Он… он тебе нравится или типа того?

Лицо Кайлы охватывает ярко-красный румянец, и она моментально вскакивает.

— Ч-что? Нет! Не будь глупой! Он не в моем вкусе!

Я смеюсь и следую за ней, когда она шагает по замерзшей траве.

— Ты плохая лгунья, — говорю я.

— Ты плохой… плохой… накладыватель-карандаша-на-глаза! — резко произносит она. Я сдерживаю смех и терплю неудачу.