Дикий восторг - [17]

Мы разговаривали, и она предложила мне присоединиться к ее клубу «Роза». Она рассказала, что это означало, и что мне надо было делать. Не было никакого обмана или секретов. Она была предельно искренней и открытой, а я был готов сделать все что угодно, лишь бы достать деньги для Софии. Когда мы закончили, когда я согласился и подписал контракт, она защелкнула сумочку «Луи Виттон» и улыбнулась мне.

— Этот клуб не просто способ обеспечить людей роскошным опытом, Джек. Ты получишь от него гораздо больше, чем просто деньги. Ты встретишь политиков. Их дочерей. Жен. Ты познакомишься с биржевыми брокерами и дотком-миллиардерами[7], у которых есть дочери. Ты встретишь воротил нашего мира. Ты погрязнешь в этом. Эта паутина, которая распространяется повсюду, и ты только что стал одной из ее ниточек.

Возвращаясь к настоящему, я дословно цитирую сказанное Бланш. Она легонько хлопает в ладоши.

— Очень хорошо. Одна ниточка, Джек. Вот что ты. Даже если ты покинешь паутину, паутина никогда по-настоящему не оставит тебя.

Я прищуриваюсь.

— И что это означает?

— Ты достаточно умный, чтобы знать, что это означает.

Она делает знак Фрейзеру, он встает и отодвигает ее стул. Она стоит, а он плавно накидывает ей на плечи пальто. Бланш по очереди натягивает печатки.

— Через две недели наш контракт истекает, — произносит она. — До того времени платежи будут поступать как обычно.

— Тогда, полагаю, это прощание? — спрашиваю я. Бланш озаряет меня прощальной улыбкой.

— Нет, Джек. Уверена, мы с тобой еще встретимся.

Я наблюдаю, как она уходит. Телефонный звонок отрывает мое внимание от ее фигуры. Звонок с неизвестного номера. Я отвечаю.

— Джек? Это Наоми…

Ей больше ничего не нужно говорить.

— Буду в течение десяти минут, — произношу я и вешаю трубку.

— 4 –

3 года

25 недель

6 дней

Однажды мне приснился действительно сладкий сон, в котором у меня были крылья, сделанные из хрустальных перьев, и я была стройной и красивой, как королева эльфов, созданная из света и чистоты, а также я, вероятно, пукала радугой, чтобы двигаться вперед, но не в этом суть — суть в том, что это был замечательный, крутой сон, возможно, самый лучший в моей жизни. И важнее всего то, что прямо сейчас он мне не снится, поскольку прямо сейчас мне снится сон про гигантского паука.

Он гонится за мной по лесу, и я, вроде как, наложила в штаны, надеюсь, в реальной жизни я не наделала в кровать. Это странная смесь осознаваемого сновидения и ощущаемого страха, поэтому я не могу достаточно сильно испугаться, чтобы проснуться, но я четко понимаю, что довольно напугана.

А затем сон резко меняется.

Паук исчезает, лес исчезает, и я оказываюсь в душе моего старого дома у тети Бет во Флориде. В крошечном домике с зеленой черепицей и плесенью в трещинах, и китайским колокольчиком, висящим над окном ванной. Я на три года моложе, голая, а мой жир очевиден для всего мира: он огромными складками висит на моем животе, бедрах, подбородке. Я лежу в душе, свернувшись не-в-такой-уж-и-маленький комок, мое тело прижимается к эмали, а вода тонкой струйкой льется из насадки для душа. Вода холодная. Не знаю, почему именно это я запомнила, но это так. У тети Бет был солнечный водонагреватель. В тот день я пробыла в душе до тех пор, пока вода не стала холодной.

И я плачу.

На самом деле, ничего нового, мне снилось это и раньше. Однако я впервые наблюдаю за собой от третьего лица, в неестественном внетелесном состоянии. Я знаю этот момент. Я узнаю его где угодно.

Девочка в душе хватается за свой живот, лицо, но ее рука продолжает возвращаться к одному месту — правому запястью. Я знаю, что она чувствует. Это запястье горит. Никакое количество холодной воды не сможет погасить боль, исходящую от него. Позже она наложит на него повязку. Но ей потребуется четыре часа, чтобы подняться. Пять часов, чтобы перестать беззвучно плакать. Шесть часов, чтобы высохнуть и одеться. Шесть часов, чтобы прекратить пялиться на себя в зеркало, пока она принимает решение.

Уходит шесть часов, чтобы девочка решила изменить себя.

Уходит три года, чтобы его голос прекратил звенеть в ее ушах каждый раз, когда она выходит за дверь. И даже тогда он не исчезает. Все еще не исчез.

Через две недели после того дня в душе она перестает есть. Девочка сбрасывает пять фунтов. Затем еще три. Спустя месяц она на десять фунтов легче. Она натягивает на себя слои спортивных штанов и толстовок, затем часами бегает в летнюю восьмидесятиградусную флоридскую жару. Тетя Бет думает, что она спит у Джины дома, но на самом деле она на обочине дороги, за кустом гибискуса, практически теряет сознание от теплового удара. Когда солнце садится и становится прохладнее, она поднимается и снова начинает бегать. Девочка бежит, потому что не может смириться с мыслью о том, кем она была всего шаг назад. Один шаг. Обновленная Айсис. Еще шаг. Новая Айсис. Она воссоздает и оставляет себя позади снова и снова, поскольку она терпеть не может ни одну из них, потому что она терпеть не может девочку, которая думала, что парень, разрушивший ее, мог быть для нее всем. Он был единственным в мире, кто смотрел на нее так, словно она была человеком, относился к ней так, будто она значила гораздо больше, чем мешок с большим количеством кожи. Она редко ест, а если и ест, то только перед тетей Бет, дабы убедить ее, что все в порядке. Но тетя Бет умнее, чем кажется. Однажды они с Айсис разговаривают, и это такой разговор, который обязаны вести тети — о мальчиках. Я помню каждое ее слово, ясно, как день, и это отражается прямо во сне.