Дикий Урман - [48]

– Промыслом занимается. Уедет на оленях в урман и скачет там на одной ноге с палкой. Да ловко как получается, только поспевай за ним. Всякую работу делает. Сердится, когда про ногу поминают. Мы уж привыкли, он вроде и не хромой у нас. Я его частенько поминал. Другой раз вздумается: «А ну как не заживет нога?» А его вспомнишь - и вроде веселей.

– А что у него с ногой случилось?

– У нас тут чаще одна беда - медведь покалечил…

…Вчера по-весеннему барабанил дятел, а сегодня как умерла тайга. Ни звука, ни малейшего движения. Снег и деревья в тяжелых белых шапках.

С заиндевевшими усами и бородой, в бурундучьей, невесть как сшитой шапке, Росин брел по тайге, слыша только шорох своих снегоступов.

Вот и слопцы. В который уж раз расчищал их от снега. «Неужели ни один тетерев или глухарь так и не соблазнится этой рябиной?» С каждой вывешенной для приманки грозди Росин осторожно срывал по ягодке. Каждую четную клал в рот и, долго смакуя, жевал, каждую нечетную откладывал в карман, Федору.

Пуф, пуф - разлетался под снегоступами снег. Росин возвращался обратно. В руках наготове лук и стрелы. «Хоть бы вспорхнул кто-нибудь. Хоть бы белка где перескочила… «Хвост тушки белки, - вспомнил Росин какую-то старинную статью, ратующую за употребление в пищу беличьего мяса, - хвост тушки белки должен отрубаться по эстетическим соображениям…» Вряд ли бы мы сейчас хоть грамм мяса выбросили по эстетическим соображениям!»

Неожиданно, хоть только этого и ждал, из-под снега вылетел тетерев и уселся на сук березы. Росин вскинул лук и, превозмогая боль в помороженных пальцах, натянул тетиву. Не чувствуя за болью меры, натянул сильнее - треск! - и древко лука переломилось…

– Нам все ветер встречь, - проворчал Федор, увидев в руках Росина обломок лука. - Сильно, поди, натянул. Мороз ведь.

Федор положил на стол дневную порцию мяса, рыбы и ягод.

– Как думаешь, кошка бы этим наелась? - спросил Росин, глядя на разложенные на столе крохи.

– Может, и наелась бы, если не с голодухи.

– Ну а как ты думаешь, мы на этом пайке протянем еще хотя бы неделю?

– Не неделю протянем, если вот это есть будем. - Федор поставил на стол большой дымящийся горшок с бурой массой пареной коры.

– Опять за свое. Ноги ты с этой коры протянешь! Надо хотя бы удвоить дневные пайки. Пусть не хватит до весны. Пока съедим все, найдем какой-нибудь выход, добудем что-нибудь.

– Сейчас добыть надо. Паек таким оставим, хотя помаленьку, а на каждый день.

– «На каждый день»! Да я через три дня с голоду сдохну!

– Покуда лабаз не совсем пустой, с голода не помрем.

– Но я больше не могу! Не могу есть крохи, когда хоть раз можно наесться досыта! Я только и думаю о еде! Ни о чем другом не могу думать!

– А я еще о Наталье с Надюшкой думаю. Мне к ним вернуться надо. Потому вот и кору ем.

Росин прошел туда и обратно по избушке и резко повернулся к Федору:

– Ты думаешь, я меньше тебя вернуться хочу! - Еще раз прошелся туда, обратно. - Изверг ты. - Росин сел и, обжигаясь, принялся есть кору

– Ты хоть подуй.

– Так вкуснее! Вернее, безвкусней. Горячо и, к счастью, вкуса не разбираешь.

Съели почти все, что было в горшке.

– Добре. А теперь вот этим закусим. - Федор повернулся к лежащим на столе крохотным кусочкам мяса и рыбы.

Росин не ел мясо, а, положив в рот, сосал, как будто так можно было высосать из него гораздо больше калорий, чем если бы просто съесть. Закончив обед, он забрался на нары и принялся «ломать язык», произнося записанные на кусках бересты английские слова… Но учеба, видно, на ум не шла.

– Мы тут крохи собираем, а под носом вон какого карася снегом порошит. Давай съедим карася с рожна! Все равно теперь никто не поймается.

– А ты почем знаешь - не пымается?

– Да кто его теперь учует? Весь запах выморозился.

– Это мы не учуем, а зверь почует, ежели подойдет… Подбрось в огонь дров - и спать. Больше спишь - меньше ешь.

…Росин проснулся от неясного шума на улице. Не понимая, что происходит, он смотрел на лед окошка, сквозь который с трудом пробирался свет луны. В сумраке видно - и Федор приподнялся на нарах.

– Да это росомаха на рожне, - прошептал Федор.

Росин вскочил с нар, схватил из угла дубинку и бросился на улицу. Распахнул дверь и чуть не упал, отпрянув назад. Перед ним, лицом к лицу, стоял медведь-шатун! Оба замерли друг перед другом в потоке синего лунного света. Федор застыл на нарах. Первым опомнился Росин. Молниеносным движением захлопнул дверь перед самым носом зверя и отскочил к чувалу: там еще тлели угли. Схватил со стола ворох бересты, накрыл им угли, подул изо всех сил, раздувая пламя. За дверью возня, царапанье медвежьих когтей. Злобно ворча, зверь скребся в дверь, не зная того, что мог вышибить ее одним ударом лапы. Федор уже стоял с ножом наготове. Насколько годно это оружие против разъяренного шатуна, думать не время. Ничего другого под рукой не было. Береста вспыхнула. Росин пнул ногой дверь и сунул горящий ворох в морду зверя. Медведь рявкнул, ударил лапой по огню и припустился в тайгу - только снег задымился.

С руки Росина, задетой когтем медведя, капала кровь.

Глава 27

В нелюдимой, заиндевевшей тайге одиноко стояла избушка. Ни с какой стороны не подходило к избушке ни тропки. Не было даже тропки к лабазу… Но еще вился из сугроба на крыше дымок.