Дикий Порт - [4]

Ничего особенного.

Шок.

Он насмотрелся особенного, этот Тери Уивинг. Должно быть, Тери: он не мог выговорить ни слова, не отвечал жестами, и писать, когда ему дали планшет, тоже не стал. Пришлось проверить списки жителей колонии, они же теперь — списки погибших. Уивинг единственный подходил по возрасту.

Медичка подошла к раковине, сполоснула тряпку и вымыла руки. Скользнула взглядом по зеркалу, поправила волосы и с неудовольствием подумала, что левый глаз всё ещё заметно красный. Вспомнила, что ещё можно закапать, но ни рецимина, ни ферона-Т в её аптеке не хранилось. Всё необходимое, ничего чудодейственного.

Смарт-пылесосик отъехал к себе на место и умолк. Медичка прошла в пустой лазарет, села на одну из коек, затянутую целлофаном. У неё была своя каюта, как у офицеров — сущий ящик рядом с рабочим местом, отгороженный листом пластика, — но туда не хотелось. Тери Уивинг едва слышно дышал через рот. Женщина посмотрела на пальцы его правой, видимой руки: если только скомкал простыню, хотя бы взялся за неё… не было даже тремора.

Сквозь полуоткрытую дверь сладко-черешнево темнела гитара. Наклейки на передней деке, крепления под ленту, чтобы играть стоя; ласковый хозяйский взгляд замер на выгибе обечайки. Женщина облизала губы, точно сражаясь с соблазном. Вздрогнула, резко выдохнула. Отвернулась.

У неё были маленькие тонкопалые руки, похожие на двух паучков.

От входной двери раздалось покашливание. Оно пыталось казаться деликатным, но выходило непохоже.

Медичка встрепенулась.

— Да?

— Айфиджениа? — начали неуверенно. Не потому, что смущались, а потому, что казарменная глотка не приноровлялась сходу к стерильной тишине лазарета.

— Джек?

В ответ ввалился Лэнгсон. Его появление изменило структуру пространства: медотсек стал очень маленьким и очень тесным. Хозяйке он был по размеру, а гостю жал.

Айфиджениа улыбнулась.

— Привет, — сказали ей. Медичка машинально скользнула взглядом по келоидным рубцам на лице Джека и в очередной раз нелестно подумала про того, кто это шил. Разгладит теперь, конечно, только хирург. Могли и не уродовать так человека… Щетина у Лэнгсона росла в разные стороны, как дикая трава.

И впридачу — тик, подавленный чудовищным усилием воли. Айфиджениа подмечала профессиональным взглядом: левая бровь и скула, и, должно быть, уголок губ, растянутых в постоянной ухмылке.

— Я узнать зашёл, — продолжал Джек. — Как она, работает? — Голос прозвучал гулко, как из бочки, потому что в этот момент Лэнгсон, скрючившись в три погибели, озирал заднюю стенку диагност-камеры и наполовину влез между ней и стеной.

— Вроде, да.

— Эти драные разъёмы как на две недели делают, суки, — во всеуслышание объявил Джек, что-то с хрустом дёргая, — Топчи их конём… черт.

Он вылез из щели, сел на корточки и отряхнул руки.

Айфиджениа смотрела с укоризной, склонив набок птичью маленькую головку. Слишком большие глаза для такого узкого, кукольного лица. Слишком чёрные. Очень длинные брови. Тощая. Безгрудая. Некрасивая женщина.

— Извини, — спохватился Лэнгсон. — Забылся.

Та вздохнула.

— Спасибо, Джек. У меня всё работает.

— Это у меня всё работает, — ухмыльнулся Лэнгсон с долей облегчения. — Как увидит, так от страха сразу заработает.

Медичка засмеялась.

— А с тобой чего случилось? — спросил Джек грубовато, радуясь, что нашёл предмет для разговора и можно забыть про оплошку.

Она удивлённо моргнула.

— Ничего. А что?

— С глазами у тебя что?

— Сосуд лопнул.

Лэнгсон так выразительно скосился на неподвижное тело у стены, что Айфиджениа отрицательно замотала головой. Почти испуганно.

— Ну ладно, — мрачно сказал Джек. — Привет, в общем.

Некрасивая. Словно девочка-подросток, которая начала увядать, не успев вырасти. Не то что Венди, рыжая-как-с-обложки, с ногами, с губами, нахальная стерва…

— Ладно, — сказала медичка. — Ты-то как? Мазь есть ещё?

— Кончилась.

— Давай я сама сделаю, — предложила она.

Лэнгсон без лишних слов стащил рубашку и плюхнулся спиной прямо на целлофан.

— Я бы простыню постелила, — упрекнула Айфиджениа.

— Плевать, — буркнул Джек.

На груди и животе раны были длиннее и глубже. И казались свежее. Тяжело заживали.

Так и виделось: он сумел уклонился от удара в лицо, выгнулся назад, и когти соскользнули, разрывая кожу, — а рассчитывал бивший снять все мягкие ткани и выдрать глаза. Но второй удар, сильней и точнее, пришёлся по напряжённым мышцам торса.

Почему Лэнгсон оказался без защитного костюма, он не рассказывал. Зато рассказывал, почему его съездили когтями. Один из ритуальных ножей рритского воина в это время торчал в стене за джековой спиной, а второй — в джековом же бедре.

Второму ножу, аккуратно обточив рассчитанную на когтеносные пальцы рукоятку, Джек определил быть при себе вместо мачете.

Айфиджениа склонилась над широкой грудью. Природа скроила Джека не очень-то ладно, зато сшила накрепко, и грубой физической силы ему было не занимать… От Лэнгсона пахло. Он вымылся, прежде чем идти сюда, сероватые блондинистые волосы не успели высохнуть после душа, и подворотничок на отброшенной куртке блистал снежно, но от кожи пахло солдатом. Это держится долго. Можно отмываться часами, можно одеть штатское и сбрызнуться парфюмом, и всё равно даже за неделю жизни в собственном доме рядом с чистоплотной женщиной запах не выветрится.