Дикий лес - [114]
Вдалеке послышался шум. Странный дребезжащий звук. И он двигался по Длинной дороге прямо к ним.
Стражники напряглись. Вечерний час пик уже давно прошел, и поток путешественников почти иссяк, как и всегда в это время дня. Когда последние грузовые повозки проезжали в ворота, Длинная дорога частенько становилась похожа на пустынное, заброшенное шоссе.
Шум приближался. Стражи переглянулись и встали прямо, уставившись вдаль. Лязг был определенно металлическим, будто гремела цепь или…
Велосипед.
Он показался из-за далекого поворота, виляя под тяжестью ездоков. На руле сидел мальчишка с копной кудрявых черных локонов. Одет он был в грязную и рваную военную форму. Когда велосипед подъехал ближе, стражники заметили, что педали крутит девочка с короткими темными волосами; позади подпрыгивала маленькая красная тележка, в которой среди кучи одеял торчала лысая головка младенца.
У самых ворот велосипед стремительно затормозил; мальчик спрыгнул с руля, вытащил из кармана пращу и принялся ненавязчиво ею покачивать. Девочка слезла с велосипеда и, мимоходом проверив, все ли в порядке у малыша в тележке, повернулась к стражникам.
— Пропустите нас, — сказала она.
Тот, что стоял по левую сторону ворот, усмехнулся при виде этой компании.
— С чего это? — просил он издевательски. — Куда вы намылились?
— Мы приехали освободить филина Рекса и граждан Авианского княжества из южнолесской тюрьмы, — сообщила она невозмутимо. — И да, еще отстранить Ларса Свика и его прихлебателей от власти. — Она на мгновение задумалась и добавила: — Мирным путем, если это возможно.
Оба стражника уставились на нее, лишившись дара речи.
— Ну? — поторопил мальчик с пращой. — Вы нас пропустите или нет?
Страж, который стоял по правую сторону двери, попытался взять себя в руки.
— Я… то есть… мы… вы, наверное… в смысле, НЕТ! Вы что вообще несете?
— Это переворот, — пояснила девочка. — Так что если вы будете так любезны открыть ворота, то очень нас обяжете.
Стражник все еще заикался.
— Но… да ладно тебе, малышка. Какие же у вас силы?
Девочка улыбнулась.
— Вот такие, — сказала она.
За их спинами, на далеком изгибе Длинной дороги, горизонт вдруг заполнило множество птиц, людей и зверей. Все они плотной стеной двигались к воротам.
Когда-нибудь, когда эти события будут заносить в анналы истории, их назовут Велосипедным переворотом. Он станет известен как исключительно мирный, потому что действующей армии Южного леса уже давно осточертел КЛИНОК — гнусная тайная полиция правительства — и его растущее влияние. Объединенные силы авианцев и так называемых войск Дикого леса на южнолесских улицах встретили с распростертыми объятиями, гражданские и солдаты присоединялись к строю и вместе с ними шагали к усадьбе Питтока. Когда они наконец явились к дверям особняка, все самые важные члены администрации Свика либо уже сбежали в близлежащие леса, вероятно, надеясь найти укрытие в каком-нибудь сыром овраге в Диком лесу, либо стояли на коленях на мраморном полу в фойе и молили о пощаде.
Восставшие объявили свое первое требование: ключи от южнолесской тюрьмы, которые и были им отданы свергнутыми чинами без всякого сопротивления. После этого повстанцы сели на поезд, с помощью которого держалось сообщение с тюрьмой. Поездка дала им столь желанный отдых — ведь последние почти что двенадцать часов путники потратили на изнурительный переход через полстраны. Когда они добрались до тюрьмы, ворота немедленно распахнулись, и из здания в небо вырвался пестрый водоворот пернатых. Авианские узники были освобождены.
Письменные источники гласят, что последним покинул тюрьму крупный филин, авианский князь, и лидеры повстанцев встретили его объятиями. Вместе они передислоцировались обратно в усадьбу Питтока и занялись планированием новой эпохи в истории Леса.
— Не шевелись, — приказала Прю, поднимая цветной карандаш над альбомом.
Энвер скосил глаз и взглянул на нее.
— Долго еще? — промычал он с полуоткрытым клювом и переступил коготками по перилам балкона, пытаясь найти более удобную позу.
— Почти все, — ответила девочка, опустив кончик карандаша на страницу и рисуя рыжую полоску. Вот хвостовые перышки и дорисованы. — Готово, — сказала она и, положив карандаш на перила, отставила руку с альбомом, так что зернистые цветные штрихи слились вместе и создали очертания воробья.
Энвер, которому больше не нужно было сидеть неподвижно, подскочил, чтобы взглянуть.
— Очень хорошо, — сказал он. Прю написала под рисунком заглавными буквами его имя. А ниже добавила самым красивым почерком, на какой только была способна: Melospiza melodia.
— Воробей певчий, — пояснила она.
Энвер благодарно защебетал.
— Не то чтобы у меня получилось лучше, чем у Сибли, — смутилась Прю. — Тем более у меня преимущество — он-то не мог говорить со своими моделями. Но сойдет.
Энвер, уставший позировать, поднялся в воздух и принялся кружить у башенок усадьбы, а Прю любовалась им на фоне угольно-серого неба.
Позади порхающего воробья горизонт очерчивала линия густого леса: золотисто-желтых кленов и темно-зеленых елей. За завесой деревьев, Прю это знала, лежал Портленд. Ее дом. Почему-то отсюда удивительной волшебной страной казался именно Портленд, а не мир, в котором она сейчас находилась, с его величественными рощами гигантских деревьев и суетливыми жителями, которые мирно сосуществовали и трудились здесь. Паутина портлендских автострад, забитая легковыми и грузовыми машинами, его бетон и металл — все это сейчас казалось ей более чуждым.
