Дикий берег - [4]

Николен остановился на заваленном головешками перекрестке.

– Они и впрямь делали улицы крест-накрест, – заметил Дел.

– Сюда, – сказал Николен.

Он свернул на север, на улицу, которая шла по краю плато, параллельно океану. Под нами лежал еще один океан, туманный, и мы, можно сказать, снова шли по берегу. Иногда белесые волны набегали на нас. Дома кончились, началась ограда, железные перекладины между каменными столбиками. За оградой в густой траве виднелись каменные плиты – кладбище. Мы остановились. В тумане не видно было, где оно кончается. Сколько хватал глаз, холмистое плато было испещрено светлыми прямоугольниками. Наконец мы обнаружили дыру в ограде и вошли в густую траву между кустами и надгробиями.

Могилы тянулись такими же ровными рядами, как и дома. Вдруг Николен поднял лицо к небу и дурным голосом взвыл: йип-йип-иу-ии-у-и-у-иии – ни дать ни взять койот.

– Прекрати, – злобно сказал Габби. – Сейчас все собаки сбегутся.

– Или мусорщики, – боязливо добавил Мандо. Николен рассмеялся:

– Ребята, мы стоим на серебряной жиле. – Он наклонился прочесть надпись на плите – слишком темно, – перескочил через нее и нагнулся над следующей.

– Гляньте, какой здоровущий камень. – Он поднес лицо к самому надгробью и, нащупывая пальцами буквы, прочел: – «Мистер Джон Эпплби. 1904—1984». Умер, когда надо, жил, небось, в одном из тех больших домов, камень у него большой – точно богач, а?

– Если он был богатый, на камне должно быть много написано, – сказал я.

– Написано, будь спок, – сказал Николен. – «Любимому отцу…», кажись, и все такое. Ну что, пробуем этого?

Довольно долго никто не отвечал, потом Габ процедил:

– Можно и этого.

– Отлично, – сказал Николен, положил одну лопату и взвесил на руке другую. – Снимем дерн.

Он стал окапывать край будущей ямы. Габби, Дел, Мандо и я смотрели. Стив поднял голову и увидел, что мы стоим.

– Ну, – быстро спросил он, – а вам серебро не нужно?

Я перелез через плиту и тоже взялся за лопату. Мне и раньше хотелось, только было боязно. Мы сняли дерн и принялись с жаром копать землю. Когда яма стала по колено, нас сменили Габби и Дел. Мы оба задохлись, я вспотел и потому сразу стал мерзнуть. Мокрая глина чавкала под ногами. Скоро Габби сказал:

– Тут темно. Зажгите фонарь.

Мандо достал кресало и поджег фитиль.

Фонарь давал мертвенный желтый свет. От него было больше теней, чем толку. Я отошел, чтобы согреться и дать глазам снова привыкнуть к темноте. Руки у меня были в грязи, на душе скребли кошки. Издали огонек казался больше и слабее, видны были черные силуэты ребят. Габби и Мандо, который сменил Дела, зарылись уже по пояс. Я дошел до выкопанной и не засыпанной могилы, вздрогнул и, тяжело дыша, заспешил обратно к фонарю.

Габби поднял голову: она была как раз вровень с кучей земли, которую мы накидали.

– Глубоко хоронили, – сказал он чужим голосом и выбросил еще лопату грязи.

– Может, этого уже выкопали, – предположил Дел, глядя в яму на Мандо, который за один бросок выкидывал горстку земли.

– Да уж конечно, – фыркнул Николен. – А может, его закопали живым и он выполз сам.

– У меня руки болят, – сказал Мандо. Рукоять его лопаты была сделана из сука, да и ладони у него нежные.

– «У меня ручки болят», – передразнил Николен. – Вылезай тогда.

Мандо вылез, Стив спрыгнул на его место и принялся остервенело копать. Из ямы полетела грязь.

Я поискал глазами звезды, но ни одной не нашел. Однако чувствовалось, что уже поздно. Холодало, зверски хотелось есть. Туман сгущался. Совсем близко воздух казался чистым, дальше становилась заметна дымка, а в нескольких ярдах уже было сплошное молоко. Нас окружал белесый кокон, а из-за него выглядывали тени: руки тянулись, лица подмигивали, нога быстро переступали…

Звяк. Николен задел что-то штыком лопаты. Он перестал копать и, держа обе руки на рукоятке, вгляделся вниз. Потом на пробу постучал: звяк, звяк, звяк.

– Есть, – сказал он вслух и вновь принялся выбрасывать из ямы грязь. Покопав немного, велел: – Посветите сюда. – Мандо поднял фонарь и осветил могилу. Я увидел лица ребят, грязные, потные, с огромными белками глаз. У меня руки были грязные по локоть.

Однако оказалось, это только начало. Николен разразился ругательствами. Скоро мы поняли: наша яма, пять футов на три, вскрыла только конец гроба.

– Эта штука закопана под могильной плитой! Сам гроб торчал из сплошной глины. Мы некоторое время спорили, чего делать, и сошлись на предложении Николена – соскрести грязь с крышки и боков гроба, а потом втащить его в нашу яму. Мы соскребли, сколько хватило рук, потом Николен сказал:

– Генри, ты меньше всех копал, и вообще ты тощий и длинный, так что лезь туда и выталкивай грязь к нам.

Я отнекивался, но все сказали, мол, Генри справится лучше других. И в итоге, вообразите: я лежу на крышке гроба, пальцами выгребаю глину и выталкиваю наружу, а на спину и на задницу мне капает грязь. Только безостановочная ругань помогала забыть, что лежит там под досками, точно параллельно моему телу. Ребята подбадривали меня криками вроде: «Ну ладно, мы пошли», или: «Ой, кто это вылезает?», или: «Чуешь, как гроб вздрогнул?» – по-моему, ничуть не смешно. Наконец я нащупал заднюю стенку гроба, выполз из дыры и принялся счищать с себя грязь, что-то бормоча от страха и отвращения.