Дикие пчелы - [25]

– Эй вы, стригуны, не пора ли спать, – пробурчал Петр.

– А Тарабановы купили сноповязку, жатку-самосброску и молотилку новую, – не унимался Журавушка.

– Знаем, отчего он прет в богачи: хлопнул в тайге золотарей, вот и почал рваться вперед.

– Гневится бог на Макара Булавина, – сменил разговор Журавушка, – не везет старику. То одного сына торскнули на войне, то Серьга, тут стара умерла. Утонула Фроська. Говорят, что он умом спятил, стал искать все беды в звездах.

– Не оговаривай Макара Сидорыча! – осадил говоруна Петр.

– Отрекся будто он от бога. А сказал, что ежли есть бог, то нет в нем добра. Бога надо искать не в небе, а в человеке, в доброте человеческой. Есть слух, что Фроська не сама утонула, что ее кто-то утопил, чтобы доконать дядю Макара. Наши могут на такое пойти. Твой отец, Устин, не дружно живут с дядей Макаром-то. Отлучить от братии – это страшно, – говорил Журавушка.

– Да, Макар сказал, что не на бога надо уповать, а на зло людское. Ведь отчего первый сын его погиб? Оттого, что восхотел мой отец послать наших добровольцев. А отчего Серьгу медведь задавил? Оттого, что эти два брандахлыста, Селивонка и Яшка, струсили и бросили его на съедение зверю. От горя умерла старуха. А Фроську наши утопили. Это уж точно. Ты правду сказал, про то мне и баба Катя долдонила. Лишним стал Макар средь наших. Чернокнижник, то да се. Но тронуть его боятся. Будут предавать анафеме. Эк напужали! Уйдет на пасеку и будет жить да познавать течение звезд, от них зависит судьба человека.

– Он пропадет или нет, а уж ты-то точно, Устин, – буркнул Лагутин и повернулся спиной к костру, – потому что под Макарову дуду пляшешь.

– Пусть пропаду, но чести своей не уроню. А Тарабанов убивец, за то молится с радением.

– Обрыдло, побратимы, ну чего перемываете кости добрым людям, – заворчал Лагутин, поднимаясь. Красавец, прямой нос, голубые глаза, лицо обрамляла пушистая бородка. – Суесловите, а что толку. Пошли трясти мордушу, набилось поди – не поднять.

– Поднимем, ты троих заменишь, – хлопнул ладонью по спине Петра Устин. Лагутин бросился на него медведем. Высокий, широкоплечий, мог бы смять враз Устина, но тот поднырнул под руку, врезал по заду, снова увернулся. Дал подножку, Петр растянулся на жухлой траве. Вскочил, поймал Устина, началась возня. Устин ужом вывертывался из-под Петра. Наконец оседлал его, приказал:

– Вези до заездка, пешком не пойду.

– У, увертыш. Сиди ужо, довезу.

Довез, на берегу схватил Устина за пояс и хотел бросить в протоку, но тот клещом вцепился в пиджак – не оторвать.

– Клещастый ты какой-то. Ладно, иди с миром.

– Эхе-хе, – по-стариковски выдохнул Журавушка, – и поиграть-то нам некогда. Хохлята до бороды в пыли возятся, а мы с мальства в работе. Зато у нас лаковые сапожки, гордость у нас.

– Толкнул бы в воду этого дурня, Петр.

– Еще утонет аль сломается, не слышишь, идет и костями шабаркает. Бедняком здесь могет быть только лодырь аль неумеха.

– С кем ты споришь, Петьша, голова-то у него растет тыквой. Слушай и замри, Ромка, счас будешь умным. «Стану я, раб божий Романе, и, благословлясь и перекрестясь, пойду по сине море, на синем море горюч камень лежит, на этом камне престол божий, на престоле божьем сидит дева Мария, в белых рученьках держит бела лебедя, обрывает, общипывает бело перо: отскочите от раба божия Романа все глупы мысли, родимы болячки, и изыди дурость из буйной головушки, с черной печени, с белого легкого, с рученек, с ноженек, из ясных очей. Та дурость с ветру пришла и на ветер пойдет. Вставай, раб божий Романе, ты стал мудр, ако царь Соломон, умен и хитер, ако медведь таежный». Ну вставай же, дубина ты стоеросовая, пока не намял тебе бока, Петьша один надрывается, мордушу тащит! Развалился, барин!

Побратимы с трудом довели мордушу до берега, вытрясли гору рыбы, поставили снасть и снова отошли к костру, чтобы руки согреть после холодной воды.

– Без огня человек давно бы окостыжился, – грел руки Устин, небольшие, но сильные.

– Хотите, я вам байку расскажу?

– Про то, как на бабу Катю набросился оборотень? – усмехнулся Петр.

– А ты откуда знаешь? – удивился Журавушка.

– Да у тебя же на морде написано, что буду, мол, рассказывать что-то страшное.

– А хотите про…

– …то, как дядя Алексей въехал в дом на диком кабане, а уж там его дорезал, – подсказал Устин.

– Да ну вас, не хотите, как хотите. Буду спать, – отвернулся Журавушка.

К костру подошли два рыбака – Семен Коваль и Валерий Шишканов, протянули руки к огню, бросили:

– Бог в помочь!

– Помогай и вам бог трудиться! – ответили побратимы.

– Плохо он нам помогает. Неумехи мы. Били, били острогой кету, а всего пяток добыли, – доверчиво признался Коваль.

– Да, плохи наши дела. Пришли сюда к осени, надо бы рыбы добыть побольше, ан не получается, – вздохнул Валерий.

– А на червей не пробовали ловить? – оскалил большие зубы Журавушка.

– Не пробовали, завтра испробуем.

– Цыц ты, щанок! – рыкнул Петр. – Не слушайте его, кета на червя не берется. Это особая рыба. Ее надо крючить, бить острогами аль такой заездок строить.

– Петьша, Ромка, давайте нынешний улов весь им отдадим?

– Э-э, ты чего это чужим добром распоряжаешься? – вскочил на свои длинные ноги Роман.