Дикие мальчики - [23]

– Расслабься, Джонни. Всякое бывает…

Старая кинопленка рвется… голый мальчик на желтом стульчаке подрагивание ягодиц запах анальной слизи апельсины на ветру я помню унылое здание заросшее в запустении а потом в Мехико вижу как я разглядываю его словно пытаясь сосредоточиться чтобы вспомнить что за незнакомец стоит под пыльным деревом худой оборванный взъерошенные каштановые волосы голубые глаза пустой взгляд я помню Лондон лестница изношенный красный ковер я заметил как оттопыривались штаны у него в паху какая-то надпись на цветном снимке… «Vuelvete у aganchete»[48]… я позволяю себе обмякнуть внутрь пустота буднично он всадил через пыльное окошко полуденные холмы старая избитая исходная точка Сент-Луис в Миссури истощенное тело голова на сальной подушке мое лицо… Фильм останавливается в его глазах… голубое утро голый мальчик на желтом стульчаке подрагивающая ступня перед тумбочкой с умывальником мыльные руки повернулся ко мне и звук пулеметных очередей когда он кончает уличные тени его далекая рука вот она прямо тут мне на плечо в комнате запах болезни падающая звезда тишина опускается на опадающие листья и кровавую мокроту запах разложения рассыпался в пыль и воспоминания обрывки ног членов и задниц фрагменты медленно скользят в солнечном свете волосы на заднице развалился на кровати пыль юной руки постепенно расплываются мерцая ляжки и ягодицы запахи юных ночей.

Однажды мы вернулись домой очень уставшие и заснули голые в кровати. Мы проснулись, а комната полна лунного света. Кики лежит на животе, говорит, что тело затекло и болит, потому что он целый день таскал клюшки для гольфа, не разомну ли я ему спину. Я начинаю с плеч и двигаюсь вниз, пока не добираюсь до задницы и провожу руками по ляжкам, а он говорит:

– Mas Johnny… Mas[49]…

Тогда я раздвигаю его ягодицы, мну их, а он все твердит:

– Mas… Mas…

Я окунаю палец в вазелин, но так, чтобы Кики не видел, что я делаю, и тру пальцем сперва снаружи, а он повторяет:

– Mas… Mas…

Тогда я выписываю пальцем кружки и, наконец, вставляю, вставляю на всю длину, а он вздыхает и говорит:

– Mas… Mas…

А я говорю:

– Que mas Kiki?

Он не хочет произносить слова вслух, поэтому я продолжаю вертеть пальцем, а он корчится и, наконец, просит:

– Трахни меня, Джонни…

– Apartate las piernas[50].

Он раздвигает ноги, и я медленно вставляю ему, чувствуя, как меня обжимает сфинктер, чувствую, когда он пускает струю. После этого он не хочет поворачиваться ко мне и показывать, но я его переворачиваю, в лунном свете его сок серебряный.

На следующий день он говорит, мол, ничего такого не было, отвешивает мне оплеуху, когда я пытаюсь повторить, но несколько ночей спустя он встает с кровати, чтобы потушить окурок, наклоняется над столом, а я подхожу к нему сзади, плюю на палец и вставляю ему в задницу на всю длину, а он только вздыхает, наваливается на стол, опираясь на локти, смотрит на меня через плечо и спрашивает:

– Que me haces Johnny?[51]

Я достаю вазелин и мажу, стоя позади него, сжимаю его бедра и вставляю, мы стоим перед зеркалом, мне видно, как двигается взад-вперед мой белый зад, а он опускает голову на руки, кусает костяшки пальцев и стонет. Протянув руку, я играю с его яйцами, нежно оттягиваю его крайнюю плоть, он охает, а я ощущаю скребущую тяжесть, мы кончаем одновременно. По спине у меня бегут мурашки, меня пронизывает электрический ток, волосы у меня встают дыбом, и глаза загораются, как у кота.

Джонни стоит перед Марком, тесные штаны, палец медленно ползет вверх, расстегивает ему ширинку, раздвигает волосы на лобке, показывает красную отметину…

– У тебя мандавошки, Джонни. Иди в ванную…

Марк запирает дверь.

– Так, Джонни, раздевайся.

Джонни неловко стаскивает рубашку, вешает ее на крючок у двери. Марк расстилает на крышке унитаза желтое полотенце.

– Снимай штаны и трусы и садись сюда.

Джонни сглатывает, чувствуя холодок в животе.

– Ладно…

Во рту пересохло, сердце колотится, он нагишом садится на унитаз. Марк достает из аптечки пузырек камфары с фенолом. Садится на корточки перед Джонни. Их колени соприкасаются…

– Раздвинь ноги пошире, а то ничего не видно…

Он отвинчивает крышку с пузырька, наклоняет его над пальцем. Он поднимает член Джонни за кончик, отводит то в одну, то в другу сторону, втирая камфарное масло в волосы на лобке. От масла холодное жжение. Джонни облизывает губы и краснеет.

– Черт побери, Марк…

Марк отводит его руки и поднимает глаза, Джонни краснеет до самых пят, когда его член встает и покачивается.

– Расслабься, Джонни. Всякое бывает.

Он втирает масло вокруг тугих шаров Джонни. Смущение Джонни сменяется возбуждением. Он елозит на полотенце, капля смазки медленно выступает на кончике его члена и блестит на послеполуденном солнце.

– Ты тоже трусы снимай…

– Конечно, Джонни. – Марк стягивает трусы. – Как я и говорил, всякое бывает…

Парни смотрят друг на друга.

– Наверное, они у тебя и на заднице. Ложись-ка туда… – Он показывает на коврик. – На спину ложись.

Джонни ложится на спину, и Марк толкает его колени к верху.

– Прижми их к груди и держи так. – Он садится на корточки с пузырьком камфарного масла в руке. – Раздвинь ноги пошире, а то ничего не видно… Вот так…