Дикая роза - [76]

Никогда ещё она не слышала, чтобы он говорил с таким чувством. Было даже немного страшно, что он, всегда молчаливый и сдержанный, так волнуется, хотя говорил он негромко и не смотрел на нее. Но в следующую секунду она спросила себя: а почему он ни на что не рассчитывает?

— Даже не знаю, что вам сказать, Феликс, — начала она, чтобы дать себе время собраться с мыслями. От того, что она ему сейчас скажет, зависит так много.

А Феликс, истолковав её слова как своего рода отказ, сказал поспешно:

— Ну, не буду, не буду. Довольно об этом. Зря я вас растревожил. И разумеется, я прекрасно могу уехать в Индию. В самом деле, это будет куда разумнее.

— Феликс, — закричала Энн, — перестаньте! С вами с ума сойти можно!

Опять она увидела устремленные на неё глаза — широко открытые, синие, удивленные, честные глаза солдата. Он не знал, как понять её окрик. Она и сама не знала.

— Не сердитесь, — сказала она, чувствуя, что ещё немножко, и она либо рассмеется, либо заплачет, — но вы такой смешной! Конечно, нам нужно об этом говорить, раз уж все выяснилось. И конечно, я не хочу прогонять вас в Индию. Но я должна знать, что делаю. И хорошо бы, вы успокоились, а не шарахались из стороны в сторону, как испуганный конь.

Феликс посмотрел на неё благодарно, умоляюще и протянул к ней руки.

— Вы поставили меня в трудное положение, — продолжала она. — Вы знаете, как хорошо я к вам отношусь. А что еще? Я не могу вам сказать ни «останьтесь», ни «уезжайте». Как вы не понимаете? Ой… — Она сбилась и умолкла. Только бы не выдать ему свои подлинные чувства. Так у нее, значит, есть подлинные чувства? Она добавила неожиданно и как будто не к месту: — Кто знает, может быть, Рэндл завтра вернется. — Слова получились холодные, грозные. Феликс изменился в лице, и, увидев это, она жестко поджала губы. Все черты её словно застыли.

— И если он завтра вернется, вы его примете?

— Конечно.

— А если он вернется через год или через два года, тоже примете?

Энн отвела от него глаза, посмотрела в окно. Там, в последних отблесках света, маячил Пенн — разглядывал щиток «мерседеса». Только не торопиться, не сболтнуть какую-нибудь глупость.

— Да, да, наверно. — Так, кажется, надо было ответить? И она поспешно продолжала: — Я не хочу показаться бессердечной, Феликс, но не надо нам себя обманывать. То есть это вам не надо себя обманывать. Это у вас… насчет меня… просто блажь. Вам нужно… связать свою жизнь с кем-нибудь помоложе, с кем-нибудь… свободным. — Это слово далось ей с трудом. — Ведь была какая-то девушка, француженка? Мне Милдред говорила.

— Была, — сказал Феликс через силу. — Была девушка, которая мне нравилась в Сингапуре. Но с этим покончено, и это никогда не имело значения. Энн, прошу вас, я не хочу быть назойливым, но не гоните вы меня. Я вас люблю уже много лет, и никакая это не блажь. Я не хочу на вас рычать для вящей убедительности, но, если нужно, могу и зарычать.

— Как её зовут?

— Сингапурскую девушку? Мари-Лора. Мари-Лора Обуайе. Но право же, Энн…

— У вас её снимок есть?

— Есть, но послушайте…

— А вы мне покажете?

— С собой его у меня нет! — Феликс перешел на крик. — Но я же вам сказал, что с этим покончено! — И добавил почти шепотом: — Простите!

Что я говорю? — подумала Энн. Понимает он, что я ревную? Она приложила руку ко лбу. Нельзя так срываться. Сказала как можно спокойнее:

— В самом деле, Феликс, поезжайте-ка вы домой. Я устала, и вы меня взбудоражили, и, наверно, я говорю глупости. Мы с вами старые друзья, и прогонять вас я не хочу, но удерживать вас тоже не хочу, если это можно понять как поощрение. Не сердитесь на меня.

— Я вас взбудоражил, — сказал он. — Я скотина. С вашего разрешения я, пожалуй, останусь в Англии. Наверно, мне нужно было ещё подождать, не говоря вам, что я жду. Но поверьте, никакого поощрения я в ваших словах не услышал. Я ни на что не надеюсь и не рассчитываю. Я только прошу: позвольте мне изредка видеть вас и немножко вам помогать. Служить вам — для меня радость, даже если это скоро кончится. Я хочу этой радости, и, мне кажется, моя любовь к вам дает мне на это право.

Они оба встали и церемонно стояли каждый возле своего кресла. Настало время прощаться. Энн чувствовала странную тяжесть в руках и ногах. Словно она ненадолго отлучалась из своего тела, а вернувшись, обнаружила, что оно тем временем жило своей жизнью, что оно изменилось. Может быть, в него на это время вселялся ангел? Она снова вздрогнула, точно от легкого прикосновения какого-то образа, какой-то мысли. Что это было? И вдруг поняла: то была давным-давно отлетевшая от неё мысль о счастье. Немудрено, что она её не узнала.

Феликс следом за ней направился к двери. На пороге они остановились и посмотрели друг на друга. Энн подумала совершенно отчетливо: Феликс считает, что мне потребуются годы, чтобы забыть Рэндла, чтобы быть готовой для новой любви. А я уже сейчас готова снова любить.

Не то чтобы она вдруг разлюбила Рэндла. Но она, конечно же, была способна, на минуту дав себе волю, влюбиться в Феликса. Она почувствовала неимоверную слабость в коленях. Вот, значит, как приходит любовь? А ведь эта любовь подготовлялась достаточно долго. Говорят, любовь окрыляет. А её тянет вниз, вниз… Она ухватилась за спинку ближайшего стула.