Дик - [12]

От крыльца навстречу мне бросились три собаки, облаяли меня, но, видя, что я не обращаю на них никакого внимания, умолкли и вернулись на свои места. Я же поднялся на крыльцо и, пройдя по узкому коридору, нашел нужную мне дверь.

Я был хорошо знаком с портным, он шил мне и раньше, и у него была даже записана моя мерка, но для верности — а вдруг я поправился или, наоборот, похудел — он снял размеры заново и сказал, что брюки будут готовы через три дня. Меня это устраивало, и я пообещал прийти за ними без опоздания. Мы поговорили о том о сем, и я собрался восвояси. Портной вышел вместе со мной на крыльцо, и тут мы встали покурить.

Погода в тот день стояла на редкость тихая, нет-нет да и проглядывало солнце, и тогда снега вокруг искрились таким блеском, что становилось больно глазам. Мы стояли и не спеша курили. Портной, найдя в моем лице внимательного слушателя, говорил о своих делах и заботах, жаловался, что не может нигде купить приличной саржи на подкладки, а еще хуже обстоят дела с бортовкой и волосом; я для пущей важности кивал головой и поддакивал, как вдруг за углом дома, где помещались всякие хозяйственные постройки, громко загремела цепь и послышалось собачье поскуливание.

Собака на цепи? Такое на острове было не в обычае, собаки здесь разгуливали вольно и привязывались только летом, когда каюры собирали их всех вместе на летних квартирах, где обучался молодняк и заготавливалась рыба на зиму. Тогда, чтобы не было грызни, собак сажали на цепь; сейчас же такая мера могла быть вызвана лишь исключительными обстоятельствами.

Все это я отметил про себя машинально, еще не подозревая ни о чем. Лишь поинтересовался у портного, кому это и зачем понадобилось держать собаку на цепи.

— Да кому, Ваське Голохвастову, нашему бульдозеристу. Еще в феврале привел откуда-то собаку и держит. Каждый день лается с ней, — ответил портной, не замечая невольного каламбура. — Не признает его собака-то. Уж он и так к ней, и эдак, а она ни в какую.

Бог ты мой, подумал я, неужели?!

Озадачив портного, я кубарем скатился с крыльца и побежал к сараям. Завернул за угол и чуть не закричал от радости: возле конуры, отощавший, неухоженный, стоял Дик. Должно быть, он узнал мой голос и, натянув цепь в струнку, рвался из ошейника.

Портной ничего не понимал, однако спустился с крыльца и подошел ко мне.

— Дик, Дикуша! — позвал я.

Поняв, что не обознался, Дик так рванул цепь, что конура стронулась с места, и Дик поволок ее за собой, как салазки.

Я подбежал к нему, и он с радостным завыванием прыгнул мне на грудь и принялся лизать мое лицо, по-прежнему подвывая от переполнивших его чувств.

— Никак твоя? — спросил портной, наконец-то разобравшись, в чем дело.

— Моя, — ответил я и попросил: — Слушай, Иван, а ты не можешь позвать этого самого Ваську?

— А чего ж не могу — могу.

— Будь другом.

Разумеется, я и сам мог отстегнуть Дика, но мне хотелось, чтобы вор сделал это сам. А потом я скажу ему пару ласковых.

Портной ушел и минут через пять вернулся с Васькой. Увидев его, я распалился еще больше: оказалось, что я его знаю. Мы не раз встречались с ним — и в столовой в Козыревском, и на почте, и на пирсе, где он, как и я, частенько обменивал у рыбаков махорку на рыбу, крабов и кальмаров. Правда, мы не знали друг друга по имени, но бульдозерист неоднократно видел меня и с Диком, знал, что собака моя, и все же не постеснялся украсть.

— Привет! — сказал Васька, явно смущенный встречей. Чего другого, а такого поворота он никак не ожидал и теперь хотел прикрыть свою растерянность наглостью. Ох как мне хотелось врезать ему.

— Отвязывай собаку! — велел я, не отвечая на приветствие.

Бульдозерист как-то странно усмехнулся, но с места не сдвинулся.

— Тебе что, уши заложило?

— Сказал тоже — отвязывай! Да он и не подпускает к себе, как я его отвяжу?

— Как привязал, так и отвязывай!

— Ну да! Что я, чокнутый? Мы его втроем-то еле-еле посадили.

Я понял, что мой замысел не удался, Ваську ни за что не заставишь подойти к Дику.

— А ты не только вор, а еще и трус!

Какое из этих слов больше оскорбило Ваську, не знаю, но он, раздув ноздри, сказал с угрозой:

— Ты не очень-то здесь расходись!

— А то что?

— А ничего. Забирай собаку и вали.

— Ах ты… — сказал я, шагнув к Ваське, но между нами втиснулся портной.

— Ну ладно, ладно, чего вы, как петухи?

Портной был человеком в годах, воевал, и мне было неловко оттолкнуть его или сказать, чтоб не мешал; я остыл и, потеряв к Ваське всякий интерес, подошел к Дику и стал расстегивать ошейник. И тут подумал, что интересно бы узнать, как бульдозеристу удалось захватить Дика.

— Слушай, — сказал я, — ты бы хоть рассказал, как провернул дело. Васька был, видно, человек отходчивый, к тому же хотел оправдаться, потому что обвинение в воровстве — это, я вам скажу, обвинение.

— Пойдем, — поманил он меня, направляясь к одному из сараев. Несколько недоумевая, я последовал за ним. Что еще за секреты? А Васька, открыв сарай, вошел внутрь.

— Шагай сюда! — позвал он оттуда.

Нагнувшись, я протиснулся в узенькую дверь и увидел лежащую на сене собаку, под боком у которой копошились голые и серые, как мыши, щенята. Увидев чужого, собака зарычала, но Васька успокоил ее.