Дик с 12-й Нижней - [39]

Через некоторое время вместе с отдельными словами до Бронзы, который все еще сидел на лестнице, стали доноситься целые фразы. Это означало, что шум начал стихать. Среди голосов выделялся писклявый голос Фрэнка Белого. У него голос особенный, с каким-то секретом. Такого голоса ни у кого нет: нельзя сказать, чтобы очень громкий, но в то же время такой, что, когда Белый продает газеты, его слышно за несколько кварталов. Один раз Фрэнк Темный даже поспорил: перекроет Белый полицейскую сирену или нет?

Оказалось, перекрыл. Они стали возле ворот полицейского отделения, а Чез Николс, который был за судью, — на другом углу. Стали — и начали ждать. Скоро из ворот на полной скорости выехала черная машина, битком набитая полисменами. Полицейские машины всегда завывают сиренами. Это они дают знак постовым, чтобы открывали дорогу. И вот, когда сирена выла, Белый тоже подал голос. «Экстренный выпуск „Трибуны“! — закричал он. — „Трибуна“ — экстренный!..»

Чез Николс — честный парень. Ребята ему верят. Он стоял на углу, слушал и потом признал: выигрыш за Белым. Как сирена ни выла, его писклявый голос все равно был слышен. Фрэнк Темный даже спорить не стал: проиграл — значит, проиграл. Тут ничего не поделаешь.

Сейчас, среди галдежа, голос Белого был тоже слышнее всех. Майк прислушался. Белый, оказывается, норовит в кусты, ему, оказывается, не нравится затея Майка. Тут все дело в мистере Фридголе из газетного треста. Этого Фридгола ребята знают. Он, когда «Трибуна» дает экстренные выпуски, приходит в типографию, следит за порядком, распределяет газеты. И Фрэнк Белый ходит у него в любимчиках. Фрэнк даже хвастал недавно, будто бы мистер Фридгол сказал ему, что он парень с будущим, и будто бы мистер Фридгол обещал дать ему постоянный стенд для продажи газет. Сомневался он, мол, только насчет возраста, можно ли его принимать на работу. Но Белый, мол, Фридголу соврал, сказал, что ему шестнадцать, и вот Фридгол держит его на примете; как только освободится стенд — пристроит.

Белому ребята не очень верят. На его слова никто тогда не обратил внимания.

Но сейчас он опять завел свою шарманку. Писклявый голос его перекрывал все другие. Белый говорил о том, что раз трест отказывается продавать «Голос рабочего», значит, и им нечего соваться. Им лучше держаться за «Трибуну». По крайней мере, она экстренные выпуски постоянно дает. И мистер Фридгол их всех знает, никогда к ним не придирается, не задерживает зря в типографии. Бывает, другие мальчишки еще во дворе ждут, а у них уже газеты под мышкой, они уже на улице…

К словам Белого стали прислушиваться. Майк насторожился: как бы этот подлец не напортил, как бы не сбил ребят с толку. Тут медлить нельзя.

Бронза поднялся еще на ступеньку.

— Тише, ребята! — крикнул он. — Слыхали, что Белый говорит? Говорит, что сам Фридголу пятки лижет, и нам советует это делать.

— Что ты врешь, я про пятки слова не сказал! — рассердился Фрэнк.

— Не сказал, а думал, — не отставал Майк. — Ты говорил, что Фридгол нам поблажки делает, а он не делает. Мы от него вот такой крошки пользы не видим. — Бронза показал на кончик ногтя. — Это он тебе потакает, потому что ты на брюхе перед ним ползаешь. А с нами он как со всеми. И нам на него наплевать. Мы у него не работаем, мы сами по себе…

Голос Белого стал пронзительным, как паровозный гудок:

— Да-а, наплевать… Вовсе не наплевать… Это на «Голос» можно наплевать: он один раз даст экстренный, по квортеру за сотню получишь, и всё. А на «Трибуне» я вон за прошлую неделю два с половиной доллара заработал. За одну неделю два экстренных выпуска было. Скажешь, нет? И ты хоть меньше моего, но тоже заработал. И все ребята заработали. И еще будем зарабатывать. Так что плеваться нечего, смотри, как бы не проплеваться…

Белый знал, куда метить. Что-что, а речь о заработке ребята мимо ушей не пропустят. Заработок — такое дело, что тут, хочешь не хочешь, задумаешься.

И Бронза не стал спорить с Фрэнком. Наоборот, он даже поддержал его.

— Ну да, я про это самое и говорю, — сказал Бронза. — Если бы, например, «Трибуна» с экстренным вышла и «Голос» с экстренным вышел, тогда — да, тогда надо было бы подумать, тогда на Фридгола не очень-то наплюешь. А так нам что? Завтра нам все равно нечего делать. Почему же с «Голосом» не побегать? Нам убытка нет, даже заработаем немного, а для Дика хорошо. Дик знаете как рад будет? И я вот еще что, ребята, вам скажу: это видите?

Майк потряс в воздухе круглой пиратской бутылкой. Бутылка сияла, как синее солнце. Ее гладкая блестящая поверхность, казалось, вобрала в себя весь мир, и весь мир послушно принял ее форму: пузатые бока отражали парусом вздувшуюся кирпичную стенку, пузырем выпучившийся пустырь и ребят — всех до одного пузатых, всех на ножках-коротышках, всех с немыслимо раздавшимися физиономиями.

Зрелище было волшебное.

— Видите? — повторил Майк. — Вот она какая! Она у пиратов была, из нее сам капитан Кид ром пил. А теперь она кому-нибудь из нас достанется. Кому — не знаю, но достанется. Потому дело такое: кто больше всех экстренный «Голоса» продаст, тот возьмет пиратскую бутылку себе. Она как бы в премию пойдет.