Диджей - [12]

Макс остановился на половине шага с занесенной ногой. Удивленно захлопал ресницами. Прикинул. — Как такое возможно?

— Вот, ты где! — девушка радостно подошла к ди-джею, скороговоркой начала задавать кучу вопросов.

— Я тебя ищу третий день. Ты куда делся? Тебя все потеряли. Почему не пришёл? Что-то случилось? Ты меня слышишь?

— Э-э-э, — Макс обернулся. Растерянно посмотрел на Алену. Почувствовал манящий запахе духов. Девушка как всегда была хороша. На ней была чуть выше колен синяя обтягивающая юбочка, белая с воротником под горло глухая кофта, синие туфельки на невысоком каблучке. Серые глаза кудесницы влажно блестели и казались глубокими, манящими.

Влюблённый попаданец смущённо улыбнулся красавице. (Улыбаемся и машем — пришла на ум хорошая фраза). И уставился на неё долгим, задумчивым взглядом, словно боясь, что она вдруг исчезнет, если отвести глаза в сторону или пошевелиться.

Проказница почувствовав смущение Максима, повела темной бровью, — да так, что пришельца обдало жаром… до боли горячим и притягательным повеяло на него от Алёны.

— И главный вопрос, ты, что, ЗДЕСЬ, делаешь? — Алёна, словно завораживая, произнесла на распев. Глаза её посветлели, блеснули озорной смешинкой.

— Не ожидала встретить тебя в горкоме! Ты пришел на совещание? Правильно сделал, нам нужен совет специалиста.

— Ну-у… Э-э-э, — попытался хоть что-то сообразить путешественник во времени, красноречиво развел руки. — Как бы тебе сказать-то…

Напротив открылась дверь. Из дверного проема выглянула пожилая женщина в очках и громко произнесла… — Емелькина, вы опять опаздываете?

— Иду, — ответила ей Алёна.

— Значит так! — затейница потянула за рукав Макса. — Идем! — Тебе будет полезно поприсутствовать.

— Может быть, что-то умное скажешь! — она произнесла это доверчиво, мягко улыбаясь уголками губ.

— Да, но… ведь… я… тут… э-э-э, — Макса тянули за руку. Он нехотя шёл и оглядывался в сторону полуоткрытой, удаляющейся от него белой двери.

3

Длинная и узкая, в три окна, комната для совещаний комитета комсомола была полна людей. Едкий табачный дым густой пеленой тянулся в открытые настежь форточки.

Уже десять минут Максим сидел молча за большим, полированным столом и недовольно смотрел на вытянутый во всю стену транспарант: Партия сказала: «Надо!» Комсомол ответил: «Есть!». Он задумчиво перевёл взгляд на большой бронзовый бюст Ленина стоявшего на красной тумбе, в углу кабинета и мысленно произнес… «И охота народу в рабочее время всякой ерундой маяться. Начитаются героической фантастики, фильмов про героев насмотрятся, а потом бегут исторические розыгрыши устраивать».

Ильич скромно промолчал в ответ на его мысли. Он не стал спорить и разубеждать Максима в верности его взглядов и убеждений.

«Господи, детский сад — штаны на лямках!» — додумалось ему. — «Лучше бы чем-нибудь полезным занялись! К примеру, клумбу вскопали во дворе или лавочки покрасили вдоль забора у ДК».

Всё, что происходило вокруг, походило на какой-то фарс. Это оформленный кабинет под советские, застойные времена. Эти люди в одежде старого фасона со значками на груди. Их наигранные движения и пламенные речи.

«Нет», — возмущался их поведением, заблудившийся кукушонок. — «Слова то вы выучили, играете неплохо, но… как говорил товарищ Станиславский: Ребята, я вам не верю! Выступления у вас неискренние».

Творческая личность (Уровнем не меньше кинорежиссера Андрея Тарковского) продолжала критически оценивать окружающих. Выразительно махала головой.

«Речи не зажигают. На комсомольцев вы не похожи. Так, что… — вам надо репетировать, долго — до второго пришествия! И уж только потом! — полное погружение в историческое событие! И… кстати, вот этого седого мужика в старых очках с большими толстыми стеклами, что клюет носом, слева от меня, вообще нужно гнать в шею. Какой с него игровик? Люди готовились, репетировали. Денег наверное потратили кучу на воссоздание исторической обстановки и работу профессионального постановщика. А он — спать собрался!»

— Пусть все знают, как мы болезненно реагируем на критику! — произносил речь очередной выступающий. На отвороте его пиджака блестел комсомольский значок. Галстук старого фасона с огромным узлом плотно стягивал мускулистую шею. Лицо оратора было раскрасневшееся, потное. Говорил он, сидя за столом, напряженным от волнения голосом, иногда сверяясь с записями, сделанными в толстой тетради, лежавшей на столе. — Мы чуткий, высокосознательный коллектив! Мы не принимаем абстрактного искусства! Я отлично помню, как наши люди возмущались абстрактной галиматьей — картиной Пикассо «Женщина под сосной». Как можно выставлять на выставке в «Сокольниках» эту порнографию? И, это только для того, чтобы потом сказать публике: вот оно зарубежное творчество…

«Вот и первый прокол», — радостная мысль пронеслась в голове Максима. (Он просто не понял сути критического замечания оратора).

«Мне известно, что выставка порнографии была невозможна в советское время. (Тем более в центре Москвы) И даже за это полагалась статья». — Макс радостно потер ладони.

«Ну-с, уважаемые ролевики, а теперь, главное доказательство нашей эпохи — сейчас у какого-нибудь разини зазвонит сотовый телефон (Который он случайно забыл отключить) и сразу всё станет на свои места. Стоит лишь немного подождать».