Диалогика текста как бесконечномерное смысловое пространство - [7]
Прав был, видимо, Соссюр, который пришел к следующему пессимистическому выводу: "... язык является системой, исключительно основанной на противопоставлении его конкретных единиц. Нельзя ни отказаться от их обнаружения, ни сделать ни одного шага, не прибегая к ним, а вместе с тем их выделение сопряжено с такими трудностями, что возникает вопрос, существуют ли они реально." (Соссюр1933: 108)
Н. Арутюнова считает удивительным то, что лингвистика, странным и непостижимым образом изучив до мельчайших подробностей механизмы языков, оставила почти вне поля своего зрения обширную и увлекательную для исследования область значения предложения. Этой проблеме и посвящена ее монография "Предложение и его смысл".(Арутюнова 1976: 5)
При определении структурного минимума предложения принимается во внимание как конструктивная, так и коммуникативная значимость предложения(Почепцов 1971).
Г. Золотова полагает, что выявление конструктивных носителей смысла позволяет построить типологию простого предложения и представить системную стратификацию центральных и периферийных синтаксических моделей как способов выражения типовых коммуникативных значений. Коммуникативная функция речи осуществляется не иначе, как посредством синтаксических конструкций. (Золотова 1982: 3-4)
Синтаксис, таким образом, понимается Г. Золотовой как система виртуальных единиц, готовых к функционированию в речевом процессе.
Что касается семантики предложения, то в современной лингвистике можно выделить несколько направлений. Одним из них является концепция семантических падежей Ч. Филлмора. (Fillmore1968: 1-91)
Созвучны с моделью Филлмора семантические модели У. Чейфа (Чейф1975: 167-191) и В. Богданова (Богданов1977: 51). Ядром семантической структуры в модели Чейфа служит предикат, требующий именные компоненты или аргументы с определенными семантическими признаками.
В. Богданов представляет смысловую структуру предложения в виде предикатного выражения, состоящего из предиката и аргументов. Семантика предикатного знака описывается характеристиками действия, состояния, свойства и отношения, а аргументы - четырнадцатью семантическими функциями.
Как видно, высказывания о предложении столь многообразны и противоречивы, что не представляется возможным их всех мимолетно упомянуть. Не пытаясь преодолеть эту многомерную трудность, мы попытались привести ряд точек зрения на предложение.
Коллекция определений предложения, которым мы придали диалогический характер, позволяет подвести некоторые итоги.
Предложение является размытой лингвистической единицей и неопределенным понятием. Оно не выражает законченной мысли, так как является абстрактной лингвистической единицей и не обладает свойством коммуникативной единицы, ибо оно ничье.
Приведенные подходы к описанию предложения не дают ответа на вопрос: обладает ли смыслом отдельно взятое предложение. Во всяком случае, большинство лингвистов придерживаются мнения, что взятое вне контекста, или изъятое из процесса диалогической коммуникации предложение характеризуется неопределенностью смысла и является квази- или псевдовысказыванием.
1. 2. Предложение и дефицит смысла
Любой упорядоченный синтаксический фрагмент, взятый в изоляции, лишен пространственно-временной перспективы, т.е. континуума, ибо последний является категорией текста и лишь в нем можно проследить определенную последовательность фактов, событий, развертывающихся во времени и пространстве. (Гальперин 1981: 87) Континуум не может быть реализован в предложении, потому что в нем нет развертывания мысли. Оно как-бы статично и его в этом смысле можно условно приравнять к кадру фильма. (Гальперин 1981: 92)
Отсутствие интеграции с предшествующими и последующими высказываниями (глобальными, дистантными, локальными) придает предложению дефицит смысла. Каким-то неточным смыслом этот упорядоченный конструкт обладает, но он недостаточен, так как позволяет множество интерпретаций и его невозможно изолированно включить в процесс коммуникации. Более того, сам контекст не всегда снимает многозначность. Это можно наблюдать в художественной коммуникации (особенно поэтической), где принцип неопределенности требует вероятностного решения. Правда, традиционно считается, что контекст снимает энтропию формы, то есть выдвигает только одно значение данной формы языкового выражения. (Гальперин 1981: 97)
Предложения с дефицитом смысла характеризуются семантической недостаточностью при полной структурной завершенности. Например:
He never had - in that sense. But in another, he did. (Hailey 1975)
Только широкий контекст в полной мере раскрывает содержание предложения в целом. Такие предложения привязаны к определенной позиции в тексте, их текстообразующая роль очевидна (Иншина: 1985: 21-7). Приведенный пример показывает максимум дефицита смысла: ни один из элементов предложения не может быть охарактеризован как элемент "достаточного смысла" (Вольф 1978: 72).
Предложения с дефицитом смысла играют особую конституирующую роль в текстовых структурах семантического тождества (СТ). Элементы таких СТ характеризуются идентичностью содержания. В качестве одного из элементов СТ часто используются предложения, которые могут выступать в роли зачина, требующего конкретизации. Распространенным типом зачина является предложение, которое можно назвать структурой, передающей действие. Такие предложения в качестве предиката содержат глаголы типа make, convey и др. , в качестве аргументов употребляются единицы широкой семантики- news, decision и др. Например:
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».