Диалоги. Воспоминания. Размышления - [7]

Многие из моих более поздних санкт-петербургских воспоминаний связаны с Дягилевым. Я часто вспоминаю первое посещение егоквартиры в Замятином переулке, поразившей меня чрезмерным количеством зеркал на стенах. Помню также, как мы вместе с Дягилевым навещали Александра Бенуа в его квартире на Васильевском острове или как ездили на пароходе в один из ночных клубов на островах — «Аквариум» или «Виллу Роде» на Неве; как сейчас вижу его, входящего в ресторан Лайнера на Невском проспекте (это там Чайковский подхватил холеру) и раскланивающегося направо и налево, наподобие барона де Шарлю;^[6]помню, как мы, бывало обедали с ним после концерта, на закуску бывали всякие деликатесы — маринованная рыба, икра, черноморские устрицы и восхитительнейшие в мире грибки.

Припоминаю также, я любил наблюдать за чайками, в особенности, когда вода в реках и каналах поднималась; город тогда до самого носа погружался в воду, рыбы плавали ближе, к поверхности, птицы кружились низко над водой. Ребенок не понимает, почему вид чаек так глубоко трогает его, но старый человек знает, что он напоминает ему о смерти, и что чайки были точно такими же и в то время, когда в один из ноябрьских полдней, в возрасте семи или восьми лет, он наблюдал за ними на Неве.

Каким образом человек становится старым? Я не знаю, и почему я стар, и должен ли я был стать старым (мне этого не хочется), и тождественны ли «я» и «он». Всю жизнь я думал о себе как о «самом младшем», а теперь вдруг я читаю и слышу о себе как о «старейшем». Вот почёму я с сомнением думаю об этих картинах далекого прошлого. Я сомневаюсь в правдивости моей цамяти, но знаю, что хотя это и невозможно, все же каждый человек живет не реальностью, а образами, сохраненными памятью. Сквозь щель в приоткрытой двери моей спальни я снова вижу утерянный мной мир, и время исчезает. Мама пошла в свою комнату, мой брат спит на соседней кровати, все тихо в доме. Свет уличного, фонаря отражается в комнате, и в его лучах я узнаю в своем двойнике самого себя. (III)

Р., К. Кто из ваших друзей, кроме Стасова, «надежных» или «ненадежных», оказывал на вас влияние в санкт-петербургский период вашей жизни?

И. С. Валентин Серов был так же «надежен», как Стасов, но он тоже, разумеется, принадлежал к старшему поколению. Серов и Врубель были лучшими художниками того времени. Когда-то у меня был портрет первого, написанный, вторым, картина особенно дорогая, мне, так как Серов, подобно Генри Грину, отказывался фотографйроваться. Как я уже как-то говорил, Серов был совестью кружка «Мира искусства», и Дягилев отзывался о нем как о «1а justice elle-meme»,^[7]но делал это с сожалением, так как любил грешить. Серова я знал с самого начала моего общения с Римским; он был одним из первых, кто поддержал меня и поверил в мое призвание. Мы с Серовым однажды жили в одной гостинице в Риме и постоянно убывали вместе. Это было во времена завершения последней картины «Петрушки»; между прочим, медведь в этом балете был предложен Серовым. Когда «Петрушка» шел в Париже, Серов присутствовал на всех репетициях и спектаклях. Помню, однажды он пришел ко мне со словами: «Игорь Федорович, ничто в музыке не восхищает меня больше, чем «Петрушка», но — пожалуйста, простите меня, — я не могу слушать его ежедневно». Серов являл собой тип спокойного человека, но тем не менее, отличался колкостью суждений, на которые нелегко было возражать.

С 1897 по 1899 год решающее влияние на мою жизнь оказывал Йван Покровский, который был. старше меня на 8 лет. Когда мы встретились с ндам, я еще, учцлс# в гимназии, а он уже закончил университет; он был ровно настолько старше меня, чтобы я мог считать его, авторитетом. В то время моя жизнь дома была невыносимой (даже более невыносимой, чем обычно), и Покровский казался мне кем-то вроде блистательного Бодлера в противовес esprit beige^[8]моей семьи. Вскоре я стал проводить с ним все свое время, даже за счет школьных занятий. Позже наши встречи прекратились, так как я стал ревновать к его брату одну прелестную девушку, в которую сам был втайне влюблен. Покровский развенчивал все мои прежние идеалы и пристрастия, прививая вкус ко ^сему французскому; это был тип проевропейца, двойник тургеневского Базарова. В музыке он был не просто любителем; если я не ошибаюсь, он учился у Лядова. Играя с Покровским в четыре руки, я познакомился с «Коппелией», «Лакме», «Сказками Гофмана» и многими другими музыкальными произведениями этого рода. Покровский был худой, чахоточный и умер от этого недуга в молодом возрасте. Он обращал на себя внимание непокорной шевелюрой, «cheveux ebouriffes»,^[9]как говорят французы.

В начальный период моей композиторской деятельности моим самым близким другом был Степан Митусов. Он тоже был несколькими годами старше меня, но нас с ним связывали отношения скорее друзей-сотоваршцей, чем учителя и ученика. Митусов был любителем искусства как такового. Я познакомился с ним, когда мне было шестнадцать лет — он был своим человеком в семье Римского-Корсакова, — но наша дружба возникла лишь через год после смерти моего отца. (В последний год жизни мой отец был наполовину парализован, и вся семья проводила дома большую часть времени.) Митусов стал для меня своего рода литературным и театральным опекуном в один из величайших периодов в истории русского театра. Мы вместе смотрели пьесы Чехова (Ольгу Книппер в «Вишневом саду», «Трех сестрах», «Дяде Ване»), когда эти пьесы имели свой первый большой успех, мы также смотрели пьесы Островского, Мольера (на русском языке), Шекспира (с Комиссаржевской в ролях Офелии и Дездемоны, исполнявшихся по-русски, с ее партнером Сальвини в роли Отелло, проводившем свою роль на итальянском языке), Алексея Толстого («Царь Федор Иоаннович»), Горького («На дне»), Толстого («Власть тьмы»), Фонвизина, Грибоедова («Горе от ума»\ которое я снова недавно смотрел; в Голливуде в исполнении русских эмигрантов (в их числе среди лучших актеров были мои садовники). Мы были также завсегдатаями постоянно действовавшего французского театра (Михайловский театр), где Расина ставили редко, а плохие пьесы нового времени — Скриба, Муне- Сюлли, Ростана и даже того хуже — часто. Помню, видел там Люсьена Гитри.