Диалоги – моя фишка. Черные заповеди Тарантино - [29]

ЛОУРЕНС БЕНДЕР: Моим первым настоящим откровением стал «Грязный Гарри». Родители были в разводе, и отец встречался с нами только по выходным. Он повел меня и моих друзей в кино. Помню, мы выкатывались из кинотеатра, стреляя друг в друга, перепрыгивая через турникеты и смачно хлопая дверями.

КВЕНТИН ТАРАНТИНО: А я вспоминаю первый фильм, который я видел по телевизору, когда впервые подумал: «Вау! Вот что можно делать в кино!» Это были «Эббот и Костелло встречают Франкенштейна». Тогда мне было пять лет, и он стал моим любимым фильмом. Эббот и Костелло были смешными, но когда их не было в комнате и появлялись монстры – те убивали людей! А эта операция, когда достают мозги Костелло и кладут ему в череп мозги Франкенштейнова монстра, – просто ужас! И потом медсестра, вылетающая в окно! Ее убили! Когда вы последний раз видели, чтобы в комедийном ужастике кто-нибудь убивал кого-то по-настоящему? А меня это проняло! Потом я посмотрел «Эббот и Костелло встречают мумию», который показался мне тогда лучшим из виденных мною фильмов. Отличная комедия и отличный ужастик – в одном флаконе.

ГЧ: Ваши фильмы производят такое же впечатление. Как вы относитесь к соединению смеха и ужаса? Сбалансированы ли они или порою становится чересчур смешно?

КТ: Не думаю, что существуют такие понятия, как «чересчур смешно» или «чересчур жестко». Но мне не нравится делать так, как в «Эббот и Костелло встречают Франкенштейна», где сначала идет смешная часть, а за ней страшная. Для меня весь материал – смешная часть. Если вы запишете на пленку реакции зрителей, которые смотрят «Бешеных псов», и прослушаете ее, вы будете готовы поклясться, что люди смотрели комедию. Я умею заставить вас смеяться, смеяться и смеяться до тех пор, пока вдруг – бац! – не прерву ваш смех. Именно это я делал в «Псах». В «Чтиве» по-другому: в известной мере вы смеетесь почти непрерывно, правильно? У вас перехватывает дыхание время от времени, особенно в сцене укола в сердце Уме Турман. Это моя любимая сцена, поскольку здесь одна половина зала давится от смеха, а другая – вжимается в кресла от страха. Это по-настоящему круто.

ГЧ: Роджер, как у вас возник замысел «Убить Зои»?

РЭ: Мне позвонил Лоуренс, когда подыскивалась натура для «Бешеных псов», и сказал: «Господи, мы нашли великолепный банк, тебе надо подъехать и посмотреть. Для „Псов“ он не подойдет, но это изумительная натура». Я приехал, и он говорит мне: «Если у тебя есть какой-нибудь сценарий, где действие происходит в банке, мы могли бы сбить сотню-другую тысяч долларов и снять его здесь».

ЛБ: Роджер даже не дернулся: «Ну, вообще-то я сейчас как раз подумываю о сценарии, где действие происходит в банке». А я ему: «Серьезно?»

РЭ: Я зарисовал план банка, отправился домой и за неделю-полторы написал сценарий. Потом пришел к Лоуренсу и, бросив пачку бумаги на стол, сказал: «Вот, пожалуйста».

КТ: Это на тебя похоже.

РЭ: Да. Так обычно поступал Роджер Корман: «О, у нас есть декорация тюрьмы и молоденькие мулатки – надо снять фильм о женской тюрьме!» Он находил Джонатана Демме, или Джонатана Каплана, или Джо Данте, или Фрэнсиса Копполу, или Мартина Скорсезе, и те – только в силу своей неуемной жажды делать кино – снимали лучший фильм о женской тюрьме. Большинство фильмов Кормана – эксплойтейшн, но это также арт-хаус. Когда я начинал съемки «Убить Зои», я хотел сделать фильм, который нравился бы и любителям арт-хауса, и поклонникам эксплойтейшн. Картина, впервые заставившая меня подумать в этом направлении, – это «Взвод».

КТ: Мы вместе его смотрели, да?

РЭ: Да. Помню, в зале было много вьетнамских ветеранов, приехавших в инвалидных колясках посмотреть этот фильм и пережить своеобразный акт очищения. В то же время пришли и подростки поглядеть на захватывающие сцены боев во Вьетнаме. Интересно, что фильм удовлетворил запросы и тех и других. Сцена, где Кевин Диллон прикладом автомата разносит череп вьетнамцу, а затем смеется, очень, очень эмоциональна. Некоторые подростки в зале тоже рассмеялись, на что один ветеран с задних рядов гаркнул: «Заткнитесь! Это не смешно!» Тут я подумал, что накал страстей в зале выше, чем на экране. Думаю, все великие фильмы начинаются тогда, когда вы покидаете кинотеатр. Именно этого я хотел добиться, когда делал «Убить Зои», – чтобы люди, выходя из зала, говорили о нем, независимо от того, понравился он им или нет.

ГЧ: Удивительно, что вы как режиссеры вообще думаете о зрителе.

КТ: Я думаю о зрителе постоянно, но не о каком-то специфическом зрителе. В основном я думаю о себе. Я и есть мой постоянный зритель.

ЛБ: Все делают фильмы прежде всего для самих себя. Если это не так, вы становитесь белкой в колесе.

КТ: Совершенно верно. Однако при этом я не имею в виду, что я режиссер, удовлетворяющий только самого себя. Нет, конечно, в общем это так. Но я думаю о себе как об одном из зрителей. Чего бы мне хотелось? Если бы не я, а кто-нибудь другой сделал «Бешеных псов», а я пришел и посмотрел этот фильм, он стал бы для меня лучшим фильмом этого года. Мне доставляют удовольствие оба фильма, сделанные мною на данный момент, потому что они заставляют зрителя переживать по-настоящему. И это не переживания а-ля «русские горки», как в «Скорости». Скорее, вы ставите зрителя в тупик, как ему относиться к происходящему на экране. Любой фильм отражает сегодняшний день. Мы все так много знаем о кино главным образом потому, что фильмы последних десяти лет мало чем отличаются друг от друга. Но вы можете захватить интерес зрителя и другим способом, чем я и занимаюсь. Проблема лишь в том, что при этом я выгляжу этаким премудрым ловчилой, которым на деле не являюсь. Мне просто доставляет удовольствие рассказывать истории таким образом, а если что и делает мои фильмы особенными, так это то, что, несмотря на жестокость избранного мною жанра, они трогают людские сердца. Персонажи в них не марионетки, а люди, живущие своей жизнью и делающие то, чего они не могут не сделать. Это очень важно для меня.