Диалоги - [124]

26. Говоря о «технологии этики», мы имели в виду определенные способы моделирования этических феноменов техническими средствами. Однако как невозможно, к примеру, смоделировать изолированные от нейронного субстрата – пусть даже псевдонейронного – эмоциональные явления, чтобы получить «чистую печаль» или «утраченную радость» в пробирке, точно так же невозможно смоделировать то, что этично – вне общества, и именно поэтому мы были вынуждены отступить от тематического центра. Моделирование, в свою очередь, может или стремиться только к тому, чтобы удалось повторить определенные процессы (допустим, «марковское» проявление этики в первобытных культурах), или же оно может иметь результат, отличный от чисто познавательного по причине своей инструментальной пригодности. Иными словами, вопрос в том, поможет ли моделирование произвести гомеостатически правильный выбор «среди множественности этических систем». В своем предельном выражении эта точка зрения гласит, что этика состоит, как и дорожные правила, из определенного набора указаний, того или иного – невыводимого чисто логически из описания материального состояния – однако являющегося производным определенного инструментализма, причем в виде всесторонне оптимального решения. Этика, как и эти правила, призвана минимизировать число вероятных конфликтных ситуаций и коллизий, и к тому же делать это «жизненно», то есть так, чтобы это было всем на пользу и не обременяло бы отдельных представителей излишними неудобствами или страданиями (потому что тогда люди станут повсеместно избегать придерживаться предписаний).

27. Однако может ли рационально мыслящий гуманист до такой степени «технологизировать» свою любовь к общественному благу? Расчет показывает, что человечество в мирное время объединено не только чем-то «благим само по себе» (функциональное бессилие этого суждения представляется очевидным), но что состояние возможно более полной кооперации было бы наиболее статическим, наиболее динамично стабилизированным, максимально защищенным от любых – даже космических – помех; и таким образом – следовательно – этика, подкрепленная инструментальным, экономическим, информационным расчетом – именно то, чему гуманист охотнее всего отдаст предпочтение. Однако нельзя ли – спросим мы – аналогично рационализировать суждение, согласно которому этика разделения, сегрегации, насилия и эксплуатации была бы «по крайней мере не хуже», чем этика в понимании чисто операционном и инструментальном? Так вот, не мы, а действительность доказывает, что знака, указывающего на равенство этих этических систем, – в плане чисто инструментальной компаративистики – поставить нельзя. Инструментальные аргументы беспомощны только (если речь идет о поддержке гуманистических устремлений) по отношению к стационарным культурам, если в одной более господствует мягкость, а в другой – скорее жестокость, но может оказаться и так, что стабильность равновесия в целом в обоих аналогичная. Использовать же чисто гуманистические аргументы – при нашем операционном подходе – мы не имеем права. Мы стремимся их избегать не потому, что охвачены модной кибернетической манией, но потому только, что в культурном отношении они релятивизированы; в свою очередь, если бы то, что в поступках хорошего, могло бы как-то совпадать с тем, что гарантирует – также и во внекультурных периодах – статичность и оптимальную прочность, мы получили бы такой компас для действий, которого не сможет отменить даже самое неожиданное будущее. Положения антиэгалитарные невозможно сравнивать с эгалитарными – в рамках технологически ориентированной цивилизации. Во-первых, и это тривиально, хотя бы потому, что энергия, даваемая рабским трудом людей, несравнима с доступной в природе; далее, поскольку полученные благодаря разделениям (на «своих» и «чужих», «низших» и «высших» и т.д.) состояния равновесия непрочны; если даже пренебречь образующимися в этом случае силами общественного антагонизма и возлагать надежды на неограниченное применение силы, то таким образом стабилизированные структуры могут просуществовать лишь недолгое время, отделяющее одну промышленную революцию от другой. Так, например, новая информационная эпоха отсчитывает время от выведения на постоянные орбиты передающих спутников, которые тотальную «информационную обработку» в каком-нибудь пункте планеты сделают попросту невозможной (чисто технически). Поэтому дезинформировать – с прогрессом передающих устройств – все труднее. В свою очередь, в области экономики цивилизация, если она сумеет подключиться к энергии материнской звезды или же реакции ядерного синтеза и одновременно удержит привилегию частной собственности подобных источников, поступит – только в инструментальном аспекте – очень нерационально и будет вынуждена бороться со все возрастающим количеством проблем, совершенно излишних, поскольку они исчезнут сразу, как только она откажется от принципа этой нерушимой собственности. По всей вероятности, эти расчеты не дают подобных результатов при применении в пределах небольших отрезков времени. Техноэволюция не является точной синтетической заменой справедливости, осуществляемой незамедлительно, той, что плохих наказывает, а хороших награждает – но на более длительное время действия ее именно так и представят. Какая-нибудь однородная тирания могла бы, впрочем, в конце концов, применяя жестокие и изощренные средства, парализовать развитие на некоем достигнутом им уровне – если бы действовала в масштабах всего земного шара (хотя производная нейтрализация ряда действий и исследований могла бы погубить и ее – как только иссякнут энерго-сырьевые источники, соответствующие тому техническому уровню, на котором наступило бы общественное «обездвиживание»). Однако это состояние далеко от реальности; мы наблюдаем как раз ускорение техноэволюционного темпа, который придает вес чисто инструментальным расчетам, поскольку все более явно превращает цивилизацию – в энерго-информационную машину, чье равновесие в целом во все большей степени зависит от равновесия в отдельных точках. И следовательно – если только рассматривать в масштабах всего земного шара (сделать это позволяет техническая интеграция) – этически правильное поведение (в гуманистическом понимании) одновременно является разумным как рациональное, совпадающее с градиентами развития; любое же другое рано или поздно обрекает соответствующий общественный порядок на гибель. Однако следует добавить, что эта гибель может стать судьбой всего вида – как глобальный финал локальной близорукости или просто глупости.