Дезире - [199]

Я не посмела ее померить…

— Мама, пора! — вошла Жозефина.

— Я не могу найти бумажку, где записаны мои грехи, — сказала я, вздыхая. — Не можешь ли ты дать мне свой список?

«Сверкающая звезда» возмутилась.

— Но, мама, вы же знаете, что я не записывала своих грехов. Я помню их все наизусть!

— Грехов нет под вашим бельем, Ваше величество, — сообщила Иветт.

Мы пошли в маленькую гостиную. Там ждал Оскар в парадной форме.

— Я не предполагал, что коронация твоей матери будет встречена с таким энтузиазмом. Оказывается, сегодняшний день празднуется во всех, даже глухих деревушках. Посмотри в окно, Оскар, все черно от народа, — сказал Жан-Батист.

Оба спрятались за занавесями и смотрели на улицу так, чтобы их не было видно толпе, собравшейся перед дворцом.

— Маму любит народ, — ответил Оскар. — Ты же знаешь, как она много делает для людей.

Жан-Батист посмотрел на меня с улыбкой.

— Правда? — И тут же заторопил меня. — Ну, поспешите же! Ты и Жозефина. Нашла ты свои грехи, Дезире?

— У меня их нет, — устало сказала я и опустилась на диван. — А Жозефина не хотела дать мне свои. Какие у тебя грехи, Жозефина?

— Свои грехи я расскажу только моему духовнику, — смеясь, ответила Жозефина. Она смеялась, не разжимая губ и слегка склонив голову к плечу.

— Я сын протестантской церкви и не вмешиваюсь в ваши дела, но может быть в дороге Жозефина даст тебе несколько своих грехов, чтобы уладить дело. Нужно же, наконец, ехать, — сказал Жан-Батист, делая вид, что рассержен.

Иветт подала мне вуаль и перчатки.

— Нечего надеяться на какую-нибудь помощь от этой семьи, — горько сказала я.

— Я, кажется, знаю один грех, мама. В течение многих лет ты находишься в преступной связи с одним человеком, — заявил Оскар.

— Такие шутки могут увести нас очень далеко, — начал Жан-Батист, но я его успокоила:

— Дай ему договорить, Жан-Батист. Что ты хочешь сказать, мой дорогой Оскар?

— Католическая церковь не признает гражданских браков. Вы с папой венчались в церкви или регистрировали свой брак в мэрии?

— Только в мэрии, — заверила я, в то время как мое сердце отбивало частые удары.

— Ну так ты грешна, мама, и этот грех имеет многолетнюю давность. Ну, а теперь поторопимся!

Мы пришли в часовню вовремя, чтобы успеть исповедаться, но я совсем запыхалась. Когда мы вернулись, гостиная была полна придворных, а мне еще следовало надеть коронационное платье. Я почти бежала меж придворных дам, которые низко приседали.

— Тетя, у тебя очень мало времени, — сказала мне Марселина, помогая постаревшей, но энергичной Мари раздевать меня.

Иветт подала мне пеньюар.

— Тетя, епископ ожидает в соборе, — напомнила Марселина, но и она вышла вслед за остальными.

Когда женщина кокетлива и постоянно смотрится в зеркало, она не пугается старости. Старость подкрадывается мало-помалу, и, глядясь в зеркало каждую минуту, ее не замечаешь. Мне сорок девять лет, и я так много смеялась и плакала в своей жизни, что вокруг моих глаз уже давно притаились маленькие морщинки. Две глубокие складки залегли в углах губ…

Я слегка подгримировала розовым кремом лоб и щеки. Маленькой щеткой я провела по бровям, подчеркнув их линию. А потом слегка припудрила веки золотой пудрой, точно так, как советовала мне Жозефина, та Жозефина…

Сколько посольств и представителей прибыли из всех стран! Как будто Швеция ждала моей коронации много лет…

Жан-Батист не понимает. Уж не думает ли он, что я вышла за него замуж в уверенности, что стану королевой?.. Неужели он не знает, что этой коронацией я даю свое согласие?.. Даже не согласие, а обещание. Что сейчас, в соборе, перед алтарем, я поклянусь быть верной и положить всю свою жизнь на службу нашей стране. Что это будет как клятва невесты. Я ведь не венчалась в церкви.

Но так как невеста должна быть молодой и красивой, я еще подкрасила щеки и губы.

Толпы собрались на улицах с пяти часов утра, чтобы видеть меня, проезжающей в коляске. Я не хочу их разочаровывать.

Большинству женщин позволено быть красивыми и молодыми в сорок девять лет, хотя их дети уже взрослые, а мужья на склоне лет. Этим женщинам можно уже начинать жить для себя. Только я — исключение. Я только начинаю свой путь. Свой трудовой, тяжелый путь. Но я не виновата, что я — основательница династии…

Потом я взяла темную пудру и попудрила нос. Когда заиграет орган, я заплачу. Я всегда плачу, когда слышу звуки органа. А когда я плачу, мой нос краснеет.

Господи, как сделать, чтобы хоть сегодня я была похожа на королеву!..

Только сегодня!.. Я так боюсь!..

— Какая ты молодая, Дезире! Ни одного седого волоска! — Сзади меня стоял Жан-Батист. Он поцеловал мои волосы. Я постаралась улыбнуться.

— У меня много седых волос, но сегодня я впервые покрасила волосы. Тебе нравится?

Он не отвечал. Он стоял в своей тяжелой мантии, а его лоб был увенчан короной королей Швеции. Он вдруг показался мне таким чужим, таким большим, и это был не мой Жан-Батист, а был Карл XIV Иоганн, король…

Он стоял перед рамкой с пожелтевшим листиком, висевшей на стене моего будуара. Он еще не видел этой рамки, этого листка. Он давно не заходил в мой будуар.

— Кто дал тебе это, девчурка?