Дежавю с того света - [5]

– Вам правда нравится? – оживилась она. – Я сама ее сделала, как учила мадам Беата.

– Право слово, вы мастерица!

– Полноте, какая я мастерица, – вздохнула Настенька. – Вот мадам Беата все-все умеет, учит меня, она хорошая. И красивая.

– Не спорьте, не спорьте! – Иллариону хотелось доставить ей удовольствие, а чем же доставить, если не комплиментами, которые женщины обожают, как он слышал. – Вы редкая умелица… Отчего вы все время оглядываетесь?

– Да? – приостановилась девушка, застигнутая врасплох. Осталось признаться, ведь лгать она не умела: – Поглядите назад, но незаметно… Карету видите?

Поскольку по дороге едва тащилась одна-единственная карета, Илларион, разумеется, ее увидел, но уточнил:

– Запряженная парой лошадей?

– Да-да. А теперь идемте. Не оглядывайтесь.

Илларион не понимал ее беспокойства, однако озабоченное личико Настеньки и его заставило волноваться, тянуло посмотреть назад. Но он же мужчина, а мужчине неловко проявлять любопытство при юной особе, Илларион дождался, когда разрешит девушка:

– Теперь поглядите. Едет карета?

– М-да. Чем вы озабочены?

– Да я уж третий день кряду встречаю сию карету. И утром видела, когда в магазин шла, и вчера вечером…

Что могло родиться в юношеской голове, затуманенной трепетным чувством к девушке? Конечно, это поклонник преследует Настеньку, и – какая досада – он богат, раз в карете разъезжает. Тем не менее Илларион с твердостью заверил:

– Не извольте беспокоиться, Настасья Назаровна, я не дам вас в обиду.

– А вот мы возьмем и… убежим! Ну? Побежали?

Какое счастье – она взяла его за руку! Да что бежать – взлететь было в самый раз! Взять Настеньку на руки и… туда, где парят птицы и гуляют облака, где оба стали бы свободными, как ветер, где некому указывать. Они побежали, держась за руки, свернули за угол, потом еще свернули, а когда очутились за следующим углом, остановились и оба разом рассмеялись. Настенька выглянула за угол и радостно сообщила:

– Не вижу кареты, мы скрылись! Я всегда убегаю от нее.

– Да за вами ли она ехала? Меня сомнение берет.

– Не знаю, – она продолжила путь, – но мне отчего-то не по себе. Да бог с ней, с каретой, я же трусиха, вот и показалось… А как вас называет ваша матушка?

– Когда сердита – Илларион, а когда добра – Лариосик.

– Точь-в-точь как мой дедушка! Ежели он сердит, то ворчит и кличет меня Настасьей, в остальные часы Настенькой зовет.

– Можно и мне вас… как дедушка?

– Отчего же нельзя? – улыбалась она.

– И вы меня зовите по-простому… Ой, я же запамятовал! Это вам, Настенька. Малость помялись, вы уж простите меня.

Из внутреннего кармана сюртука Илларион достал букетик ландышей, распространивших в ночном воздухе, наполненном покоем и прохладой, божественный аромат. И ничего он не забыл, просто не решался отдать ландыши, за которыми ходил пешком в лес ранним утром, а потом поставил в стакан с водой и следил за ними весь день. А Настенька тоненькими пальчиками осторожно взяла букетик и приложила к носу, не выразив радости, что обеспокоило Иллариона, он ведь был одержим идеей угодить ей, потому робко спросил:

– Вам нравится?

– Чудо как хороши. Мне никогда не дарили цветов, спасибо.

– Ну, так идемте, Настенька! – воскликнул он, видя, что – да, угодил! – Идемте, а то ваш дедушка будет волноваться.

– Что еще пишут в газетах? – поинтересовалась она, дорога-то удлинилась, а за беседой пройдет незаметно.

– Объявляют-с, – воодушевленно заговорил он. – К примеру… Наизусть помню: «Лучший друг желудка. Вино Сен-Рафаэль предлагается как тоническое, укрепляющее и способствующее пищеварению. Брошюра о Сен-Рафаэльском вине как о питательном и целебном средстве доктора де Барре высылается по востребованию». Вы пробовали вино, Настенька?

– Что вы, как можно. Стойте! – испуганно прошептала она. – Кто это?

На их пути выросли три мужских фигуры, но в темном переулке с тусклыми фонарями лиц было не разглядеть, одно понял Илларион: дело худо, разбойный люд попался.

– Не бойтесь, Настенька, – отодвигая девушку за спину, шепнул он, хотя внутри у него все сжалось от страха, но к трем теням он обратился смело: – Господа, разрешите нам пройти беспрепятственно.

– Лариоська! – крикнул один из разбойников известным голосом, мигом у Иллариона отлегло от сердца, знакомый ведь не тронет.

Тот, что стоял в середине, сделал несколько шагов, попав в свет фонаря, тут-то и признал его Илларион:

– Сережка! Фу-ты, черт бешеный, напугал-то нас как.

«Черт бешеный» оказался молодым мужчиной двадцати шести лет, с чуть заметной щегольской бородкой, в светлой косоворотке, узких штанах, заправленных в сапоги, в пиджаке и картузе. По тому, как он подошел и остановился, поставив ноги широко, а руки на пояс, можно было судить, что Сережка в себе уверен, решителен, дерзок и силен. Но угрозы от него не исходило, улыбка была добродушной, а голос окрасился сиропом:

– Ты, я вижу, с барышней. Где такую добыл-то, а, Лариоська?

– Настенька, не бойтесь, – бросил через плечо Илларион, – это Сережка, сосед мой. Извини, друг Сережа, спешим мы очень, дедушка заждался ее.

– Стало быть, Настенькой тебя звать, – подошел тот ближе. – Коли дедушка заждался, то идите.