Дезертир - [88]

Вильбоа ответил не сразу.

– Пожалуй, поверю. Скажите, Франсуа, тот ангел, что отверз вам врата темницы, не может проделать то же для д'Энваля? Я не очень люблю этого молодого человека, но сейчас не до подобных сантиментов. Кроме того, он жених Юлии, а ей, как вы знаете, я обязан такой безделицей, как жизнь.

Оставалось задуматься. Мой чернявый ангел из Комитета общественной безопасности не из тех, кто без особой нужды совершает добрые дела. Но, с другой стороны…

– Я попытаюсь, Шарль. Мне нужно пару дней. Надеюсь, в Революционном Трибунале накопилось достаточно дел…

Вильбоа кивнул:

– Обычно гражданин Тенвиль не спешит, так что время у нас есть. Признаться, я куда больше боялся за вас, Франсуа… Кстати, не успел поблагодарить. Спасибо!

– За что? – удивился я. – Пока за мною добрых дел не замечалось.

Он покачал головой, затем отвернулся.

– Кроме одного, Франсуа. Этим утром вы вновь спасли мне жизнь. Правда, вполне возможно, без всякого на то желания…

Я хотел вновь удивиться, но что-то удержало. Кажется, я начал понимать.

Вильбоа медленно встал и прошел к стоявшей в углу конторке.

– Это письмо, – в его руке оказался большой, густо исписанный лист бумаги. – Я почти закончил. Точнее, это завещание. Оставалось поставить точку…

Я уже понял какую – свинцовую. Это было именно то, чего я опасался с того самого часа, когда мы вернулись из катакомб.

– Но тут появился Камилл, и я решил, что у меня еще остались кое-какие дела… Понимаю, что вы думаете, Франсуа. Я ведь говорил, что не признаю самоубийства. Но мне действительно незачем жить. По крайней мере, так мне казалось еще сутки назад.

– Шарль, послушайте… – начал было я, но Вильбоа покачал головой:

– Я и сам могу привести все возможные доводы. Но попытайтесь понять и вы. Дело не только в Мишель. Все мы живем из-за чего-то – или благодаря чему-то. С Мишель я познакомился летом 1789-го, как раз через два дня после взятия Бастилии. Я ведь был тогда вместе с Камиллом. И вот Мишель погибла, а то, ради чего мы жили…

– Бросьте! – не выдержал я. – Вы хотите сказать, что поняли, какому богу служили? Только сейчас заметили рога и копыта?

Вильбоа ответил не сразу, его голос звучал тихо, еле слышно.

– Мы хотели, чтобы люди были свободны. Чтобы их не бросали в тюрьмы одним росчерком пера. Мы хотели, чтобы Франция не голодала, чтобы народ не оскорбляли на каждом шагу. Что в этом плохого, Франсуа? Весной 89-го мы надеялись, что Людовик нас поймет – ведь он тоже любил Францию! А потом… Недавно Жорж сказал страшную фразу: «Революция сошла с ума!» Да, это так. Революция убила мою Мишель. Моя Революция! И если я виноват… Я написал… Это не только мои мысли, так думает Камилл – и не он один. Может, еще не поздно. Если сейчас остановить террор, ввести в действие конституцию, провести выборы, объявить амнистию… Может быть, еще есть шанс…

– Конституция, выборы, амнистия, – повторил я. – Может быть. Впрочем, ни Вандея, ни армия Святого Сердца не сложат оружия. И кто сделает это? Не Робеспьер же! Не Вадье, не Фукье-Тенвиль!

– Это мог бы сделать Жорж.

Я вспомнил грубое, покрытое шрамами лицо Титана. Да, этот человек может почти все. Почти – потому что спасти несчастную Францию способен только Тот, в Кого не верит ни Шарль, ни сам гражданин Дантон.

– Через пару месяцев будет уже поздно, – закончил Вильбоа. – Робеспьер натравит Жоржа на Эбера, а потом прикончит и его. Но и гражданину Неподкупному не спастись, когда поднимутся санкюлотские секции… Вы ведь знаете Жака Ножана?

– Санкюлотский вожак из Сен-Марсо? – удивился я. – Кажется, он собирается штурмовать Конвент?

Жак Ножан – еще одно имя в моем списке. Тот, кем так восхищался гражданин Огрызок.

– Ну, думаю, до штурма дело не дойдет – пока, во всяком случае. Но кое-кому придется туго. Это будет завтра, ближе к вечеру. Если хотите, я достану вам пропуск в Тюильри. Я и сам там буду – Жорж просил написать статью…

– Согласен, – кивнул я. – Вы достаете пропуск, пишете статью, а все мы вместе будем выручать нашего друга ирокеза. Вот вам программа жизни – конкретная и очень нужная.

– Убедили, – Шарль наконец-то улыбнулся. – Вы хорошо умеете убеждать, Франсуа. Я уже как-то хотел спросить, не смогу ли я помочь непосредственно вам…

– Пропуск в Тюильри, – усмехнулся я. – И – забыть все глупости, что вы наговорили. Если Революция сошла с ума, то кто-то должен сохранить холодную голову. Иначе Франция превратится в Биссетр. Кстати, где находится Морское министерство?

Огромное четырехэтажное здание на улице Шарлеруа зияло пустыми окнами, массивные дубовые двери были забиты крест-накрест, а от каштанов, когда-то росших у входа, остались одни уродливые пеньки. Несмотря на запустение, место внезапно показалось знакомым. Да, я тут бывал – давно, когда каштаны еще вздымали свои кроны, а над входом красовался огромный герб с золотыми лилиями. Странно, я почти не узнавал Париж, но это место вспомнил сразу. Когда-то я приходил сюда…

«…Жалеете, что не уплыли с Лаперузом,[43] Франсуа? Ничего, я вам покажу настоящих индейцев! Кстати, я вам не говорил? Они избрали меня вождем. Представляете? Так что теперь я дю Матье де Кайевла. Хотите тоже стать вождем, Франсуа? Перья вам пойдут!»