Дэйви - [46]

— Два-три часа назад. Я сидел на дереве.

— Не смог придумать лучшего места, когда ведется эта е…ная война?

— Ваши кэтскильцы устроили засаду, но были отогнаны.

Он шлепнул себя по ноге: удовлетворение было смешано с досадой.

— Проклятье. Я это предсказывал. Мог бы растолковать начальству, что из этого получится, если разделить батальон. Хотя, припоминаю, эти олухи никогда не спрашивали меня. — Он присел подле на корточки и посмотрел на курицу таким печальным взглядом, каким не смотрел никогда и ни на какую курицу, и в этом не было ее вины. Круглолицый стоял в стороне и наблюдал за мной. — Я беспокоюсь вот о чем, Джексон, если бы дело касалось только меня и моего громадного друга, стоящего вон там, на дожде, так переполненного состраданием, что человек не может понять, куда он втиснет еще чуть-чуть пищи, никоим образом…

— Полноте, Сэм, — сказал гигант. — Не надо, Сэм…

Но Сэм, видно любил потрепаться и продолжал, не обращая внимания, на своем медленно-напевном кэтскильском наречии, развлечение и печаль на его лице сменялись как тучи, играющие на солнце.

— Если бы были только он, я и ты, Джексон, мы могли бы разобраться, но чертовски-дурацкая штука состоит в том, что нам надо учитывать еще один рот — человека, который ушиб колено, но все же будет страдать, если не поест хорошо. Ты думаешь, что эту тонкозадую птичку действительно можно разделить на четыре части?

— Ну, конечно, — сказал я, две большие ноги и две половинки груди, и каждый встанет из-за проклятого стола чуточку голодным, что хорошо для вас, как сказал этот человек, — где этот четвертый?

— Бедняга сидит там, в кустарнике.

— Видишь, как я и говорил тебе, Сэм? У парня открытая натура, полная божественной добродетели и прочего. Как тебя звать, Рыжий?

— Дэйви.

— Дэйви и что дальше?

— Просто Дэйви. Из приюта. Закрепощен в девять лет.

— Сейчас у нас нет желания беспокоить тебя, но, ты, вероятно, не направляешься обратно туда, откуда пришел?

Сэм вмешался:

— Это его дело, Джексон.

— Я знаю, — ответил луноликий. — Я совсем не настаиваю, чтобы парень отвечал, это беспристрастный вопрос.

— Я не против, — сказал я. — Да, я убежал.

— Я вовсе не обвиняю тебя, — сказал луноликий. — Я заметил эту серую обертку для яиц, которая висит прямо перед нашим носом, и я слыхал о том, как подло обращаются с крепостными в Мохе, это национальный позор. Выше голову, парень, и веруй в бога. Это путь в жизни, понимаешь? Только не падай духом, имей чувство сострадания и веруй в бога.

— Пусть он не пытается надуть тебя, Джексон, не поверишь же ты, что с крепостными слугами не обращаются так же, как с дерьмом и в Кэтскиле?

— Сэм, Сэм Лумис, я как-то постараюсь убедить тебя покончить с этими ругательствами и богохульством. Это не подходящий тон разговора с молодым парнем. — Сэм только глянул на меня; я чувствовал, что в душе он хохотал и никто никогда не узнает об этом, кроме него и меня. Гигант любезно продолжал: — Послушай, парень Дэйви, ты не должен думать, что я утверждаю, что я больше не грешник, это было бы ужасным тщеславием, хотя я, в самом деле, заявляю, что я очистился от многой дряни, словно прошел сквозь очистительное пламя и прочее, но, как бы то ни было, — меня зовут Джедро Сивер, называй меня Джед, если хочешь, я надеюсь, мы здесь все демократичны и, хотя я грешник, я боюсь бога и следую его святым заветам, и именно сейчас вот, я тебе говорю, крепостной слуга ты или нет, будь таким же человеком в глазах бога, как и я, хорошо?

Сэм спросил как-то небрежно:

— Нелегко пришлось?

— Можно сказать так. — Потом, каким-то образом, я сразу же сболтнул им. — Случилось ужасное. Я случайно убил человека, но никто никогда не поверил бы, что это так, во всяком случае, не полиция. — Мог бы и промолчать, если бы я не принял их за дезертиров, убежавших так же, как и я, и не имевших дела с моханскими законами.

Джедро Сивер сказал:

— Всякое такое дело является несчастным случаем в глазах бога, Дэйви. Имеется в виду, что это произошло случайно, и ты не намеревался сделать этого. У бога имеются свои великие и славные соображения, так что не стоит таким, как мы, вникать в них. Тогда, если ты искренне не имел намерения, ну, тогда греха нет.

Сэм всматривался в меня с холодной задумчивостью, какой я никогда не видел ни у кого, будь то мужчина или женщина. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем он прекратил испытывать меня — курица хорошо поджарилась и пахла как раз подходяще, а дождь, стихнув, слегка моросил.

— Верю тебе на слово, — наконец произнес Сэм. — Мне бы никогда не хотелось пожалеть, что я сделал это.

— Обещаю, — сказал я. И, думаю, что никогда не нарушил слова. Доверие между Сэмом и мной было частью моей жизни, и оно никогда не исчезало. Во времена, которые последовали, я часто терял с ним всякое терпение, как и он со мной, но, допустим, я сформулирую таким образом: мы никогда не считали друг друга безнадежными. — Да, — сказал я, — я сбежал, и меня, несомненно, повесили бы, если бы поймали и вернули в Скоар. Успешно уклоняющийся от виселицы всякий раз, когда я осознаю, что мой путь устремлен к ней, вот я какой.