Дэйви - [22]

Дайон проворчал что-то, с присущей ему трудноуловимой, абстрактной тональностью голоса. Ему сорок три: наша испытанная и доставляющая удовольствие дружба может легче ликвидировать разрыв в происхождении и воспитании, чем разрыв в возрасте — каким образом я мог бы знать, как выглядит мир для человека, который пребывал в нем на пятнадцать лет дольше меня?.. Темнота его кожи была отличительным признаком в Нуине. Морган I, Морган Великий, который разобрал такой огромный завал в истории двести лет назад, говорят, был таким же темным, как грецкий орех. Цвет кожи Ники — густой желтовато-коричневый с розоватыми проблесками. Я никогда не встречал среди нуинской знати такого же блондина, как и я, хотя кое-кто приближается к этому — принцесса Хэнниса была огненно-рыжей. Если бы я понимал старые книги получше или если бы их сохранилось побольше после святых сожжений, я полагаю, что мог бы обнаружить характерные особенности различных рас древнего мира в современных людях — праздное занятие, я бы сказал…

— Вы оба идете по ложному следу, — провозгласил я, — ибо важны все различные виды времени. Моя задача в том, как перейти от одного к другому с таким полным изящества совершенством, которое моя жена считает характерным для меня. — Именно тогда вошла, с поднятым хвостом, кошка капитана Барра на сносях, мадам Хэмфри, и начала искать мягкое место, чтобы поспать утром: она прыгнула на нашу койку, зная, что там хорошо. — Историческое время, например. Вы должны допустить, что следует умеренно представить исторические аргументы.

— О, — сказал Дайон, — я считаю, что это полезный материал для заполнения учебников. Недавно наша жизнь была этим сыта по горло.

Ники стала проявлять сентиментальность, целуя черно-белую голову мадам Хэмфри, и бормотать что-то, чего Дайон не уловил, о двух девушках, оказавшихся в одинаковом затруднительном положении: мы не сказали Дайону о беременности, сообщив об этом позднее в тот же день.

— Как и сегодня, — предположил я. — Наше путешествие — это история.

— А туман все еще густой, — сказала Ники. — О, когда я получала пищу, Джим Ломан сообщил, что видел щегла, который низко пронесся мимо, едва стало светать. Они мигрируют?

— Некоторые. — Я помнил Моху. — Большинство остается зимовать, в любом случае, сентябрь — еще слишком рано для перелета.

— Когда туман рассеется, — сказала она, — и солнце откроет нас, пусть это будет остров без никого, кроме птиц и небольшого количества безвредных пушистых зверьков, чтобы никто не хотел убивать щеглов: как они резко падают и взлетают, падают и взлетают — не ритм ли это жизни, между прочим? Падение, а затем легкость и парение? Нет, не говорите о моем пристрастии, если вам это не нравится.

Дайон сказал:

— Это мог бы быть материк народа, который не любезен с чужеземцами.

— К черту этого правителя, — сказала она. — Я выпустила на волю маленькую птичку, слишком большую для моей головы, когда вылетела стрела здравого смысла, и падает в полете моя птичка, которая всегда была ни чем иным, как честолюбивым птенцом.

— Ну, мне нравится этот щегол так же, как и тебе, Миранда, но я на тысячу лет старше, ведь мне пришлось быть подобием правителя, а это значит бороться с глупостью — идти на компромисс с ней — потом заболело сердце, как ты знаешь. Ничего странного, если быть поблизости от моего дяди, сошедшего с ума. Добрый безвольный человек, я думаю, ушел в убежище, в оболочку, которую создал его ум. Все, что мы видели — толстый бедняга сидит на полу, несет всякую чепуху и мастурбирует с куклами — это лишь оболочка. Я предполагаю, что добрый безвольный человек умер внутри нее через некоторое время, а оболочка продолжала существовать.

Беднягу пришлось кастрировать, прежде чем церковь позволила ему продолжать тайное существование и согласилась на любезный вымысел «плохое здоровье», чтобы пощадить президентскую семью от позора рождения в ней умственного мутанта — что могло бы вызвать опасное волнение в обществе. Священник, кастрировавший его, сказал Дайону, что от начального шока у Моргана III, казалось, возвратилась на минуту ясность ума и он просто сказал: «Счастлив человек, который больше не может порождать правителей».

— Прятался, — спросила Ники, — от глупостей, так как боялся, что мог совершить их сам?

— Что-то вроде этого. Что касается меня, я думаю — стану чем-то вроде пугала для добрых нуинских детей в течение столетий, как христиане древнего мира привыкли трясти костями императора Юлиана^[38], неверно названного отступником.

— Напиши сам историю Нуина, — сказала Ники, — за пределами Нуина. Как еще это могло бы быть сделано, во всяком случае? — конечно, не в тени церкви.

— Ну, — произнес Дайон, обдумывая, — ну, я мог бы сделать это…

— Мы предполагали найти материк, — сказал я, — но я могу согласиться с Ник — почему не остров? Капитан все еще говорит, что мы близко от места, которое на карте называется «Азорские острова»?

— Да. Конечно, наше вычисление долготы низкого качества — самые лучшие часы имеют расхождение уже на три минуты. Сделаны гильдией хронометристов Олд-Сити, лучшей в известном мире, а по стандартам древнего мира что такое эти ремесленники? Довольно неплохие начинающие, одаренные неотесанные парни.