Девятое имя Кардинены - [14]

Они опешили, но ненадолго. Старший над ними, Керт, поднялся ей навстречу: истемна-смуглый, корявый, к смоляным прядям будто прикипела круглая войлочная шапочка, прикрывая глубокий разваленный шрам.

— Понимаешь только? А сказать что, не умеешь?

— В детстве могла немного. Теперь боюсь.

— А ты не бойся, госпожа старший лейтенант. Мы и о тебе наслышаны, и свое дело понимаем. Сумеешь уберечь нас от дурости своих высших начальников — всё пойдет как надо тебе. Тебе, ина Та-Эль, запомни.

И он протянул ей свою короткую руку, которую она пожала чуть ли не с благоговением.

Так она получила свое новое прозвище — пока просто как сокращение имени, чересчур длинного для боевой переклички.

Первая стычка с кэлангами (то были регулярные войска, а не более цепкие в сражениях банды того же имени, которым тоже было несть числа) вышла еще на подступах к горам и так внезапно, что их капитан не успел скомандовать.

— Играй центра, Та-Эль! — крикнул Нойи. — И держи его крепче — твой бойцовые псы как раз этому и обучены!

Страха не было — только холодная и веселая ярость, когда ее эросцы с гиком пошли в карьер.

Когда всё кончилось, Нойи забинтовал ей плечо.

— Левое. Чуть шейную вену не зацепило. На том вы, новички, и просекаетесь — себя защищать забываете. Оно не дуэль, однако: со всех сторон достают. Ладно, за храбрость тебе «отлично», а мало-помалу и мозги начнешь в дело пускать.

— Мне говорили, что у меня на плечах прямая Сорбонна.

— Любопытно, кто у вас, сударыня, был из преступного мира?

— Друг, упокой Бог его душу.

Керг подошел в тот день тоже, но совсем с другим.

— Учись работать саблей, госпожа командир. Сабля, если ее прислонить к предплечью — лучший щит. И не дай Всевышний тебе думать посреди боя — разве сталь думает, когда убивает? А истинный воин — одно со своим клинком.

Постепенно она училась командирствовать. Голос изначально был у нее подходящий: без особой натуги перекрывал и лязг боевых схваток, и звероподобный уран — боевой клич — ее всадников: будто по некоему звуководу шел. Цель их была вначале простая — замирять банды, которые облепляют всякое легальное военное противостояние, расщелкивать поодиночке этих мстителей, зелотов, партизан и мелкие отряды пока еще подчиняющихся своему центру кэлангов, которые изрядно докучали мирному жителю этих мест. Вот только война поневоле приобрела тут сложные и необычные формы: рейды по тылам, внезапные переходы, ночные атаки малым числом людей. В училище такому не учили. Скоро она поняла, что никого над собой иметь почти и не будет. Давалась вводная, а там изворачивайся, как знаешь. Людей — и ее, и побратима — выбивали, но их становилось все больше числом. К уцелевшему ядру, состоявшему теперь почти из одних воинов Керта, то и дело прибивались проводники или вольные охотники, потом уходили, по их выражению, к семье. Позже ей придали две сотни всадников-эдинцев и повысили в звании. Нойи тоже.

Лошади гибли еще скорее людей. Вначале у них были в ходу эдинские офицерские кони золотисто-гнедой масти, высокие в холке, резвые, приученные к степям, но и в горах умевшие ходить. Всем были хороши, но прихотливы в еде: овес приходилось возить во вьюках на степных лошаденках Керта. Сами эти степняки, большеголовые, крепконогие, с широкой грудью и мощными легкими, почти не уступали высококровным лошадям на равнине, но в самом Лэне решительно не годились.

Тогда ремонтеры пригнали ей табун местных полукровок, не таких уж казистых, но созданных для этих мест. Глаз у Танеиды был наметанный, и она сразу заметила длинный порез на плече одного из жеребцов.

— Сколько чужого народу попортили? — спросила у старшего. Тот замялся.

— Двоих слегка подранили, а одного товарищи во вьюках увезли.

К тому времени она уже почувствовала в себе силу.

— Тогда вот что. Гоните лошадей обратно. Раненым обещай нашего врача. Вдове — или там вдовам — отдашь свой продуктовый аттестат. Скажешь мои слова: «Я Та-Эль, командир красных конников. Нам стало не хватать лошадей, чтобы охранять ваши семьи. Мой приказ был — раздобыть замену и пополнение. Грабить и убивать моего слова не было. Какую цену вы мне назначите, такую и заплачу». Да, белую тряпку не забудь на рукав навязать, чтобы не пристрелили, пока всего не выскажешь!

Несмотря на ее угрозы, он вернулся вполне целым — правда, какой-то помятый и очень тихий. А коней стали они получать с той поры вместе с наездниками, парнями и девушками. Каждый приходил по крайней мере одвуконь и оставался навсегда. Бойцы из них были отменные: стреляли с обеих рук, лэнским «прямым жальцем» работали как швея иглой, падали не с лошади, а вместе с нею. Говорили о себе, что учились в народных бригадах.

К этому времени и оказался приурочен некий знаменательный разговор.

Их базовый лагерь, куда возвращались из длительных рейдов, тогда был в восточных, эдинских предгорьях Лэна. Еще на расстоянии чувствовали они дом по сложному и густому букету запахов: людского и конского пота и навоза, дыма и кулеша, железа и кожаной сбруи. И шум слышали — конники расседлывали лошадей, чавкая сапогами и копытами по грязи, цокали карабинами о сабли и бляхи нагрудных ремней, поругивались. А надо всем этим мирком нависали далекие горы: казалось, что все они пришли сюда сразу, вместе с теми людьми, что спустились отсюда вниз. Покрытый хвойными лесами Сэтон, каменноликая Шерра, голая и суровая; хребет Луч, разорвавший одеяло снегов. И вдали еле заметной точкой — грозный пик Сентегир, который каждую весну отпускал от себя глыбы, отколовшиеся от ледников, насылал лавины на жителей окрестных мест.