Девятины - [2]

- Понятно, что все мы смертны, - говорил он. - Но в одном-то случае природа могла бы сделать исключение? Я мало ем - мало природу обираю, не загрязняю эмоциями... отрицательными. А потом бы прекратил... когда бы понял, что насыщен днями.

Когда он это Гале все говорил, сам так замирал в каком-то отлете ума в бесконечную даль, казалось, что он вот-вот прекратится. Вместе с ним замирала и Галя, а потом начинала судорожно тереть свои сильные руки:

- Я тебе сейчас массаж сделаю! И по точкам.

А он забыл, что в огромном здании библиотеки, поздним вечером, когда кругом так пусто, женщина зря не предложит такие манипуляции. Он вообще забыл, что у них, у Евиного племени, есть другое употребление, кроме служения и слушания. Он польщенно растянулся на диване...

- ... А я по точкам верхней половины прошлась, - простодушно излагала нам Галина на другой день. - Каналы очистила, ну он это принял хорошо. А сунулась ниже, он говорит: не надо! "У меня там проблемы". У нас в библиографии диван стоит кожаный, я простыню из дома принесла, дура, заранее, а он мне сурово, как сестре милосердия, пациент... в общем, стало... Ну, ладно, устрою день рождения, вы всех своих знакомых приводите! Кого попало.

С ее дня рождения запомнилось: подруга Гали, читавшая замогильные стихи про кладбища и сумерки, капитан-пехотинец, хороший малый, привыкший быть душою общества.

- Посмотри кругом, - говорил он тихонько Гале. - Ты ничего не замечаешь?

- Нет, - рыкающим испуганным голосом отвечала Галя.

- А ты здесь лучше всех! Все окружающие менее красивые.

Потом он подсел к подруге Гали, что-то тихо тоже шептал. На следующий день, сверяя впечатления, обнаружили, что говорил он одно и то же, наизусть ("Посмотри вокруг... ты лучше всех").

Дети снова развлекали всех мамиными виршами о копченых гениталиях, к матери обращались по-дружески: "Ты, корова, не перебивай!" В общем, царило непринужденное веселье. А мы ушли оттуда рано.

На следующий день мы шли мимо ее окон (она жила на первом этаже). Тут распахивается рама с кряком, и вываливается под ноги нам Сократ. Ему уже было тогда лет четырнадцать. Он вскочил и побежал. А мать вынырнула и закричала вслед:

- Сифилитик!

Две недели сын не приходил, и она обратилась к нам за советом.

- Я ведь почему его сифилитиком обозвала - "скорую" хотела вызвать, она разворачивала в обратную сторону цепь событий. - "Скорую" венерическую бригаду. В баню не могла неделю заставить пойти!

Мы спросили: почему же именно венерической бригадой она пугала?

- А я Сократу говорила: наверно, ты боишься в баню идти, потому что у тебя язвы, какую-то мочалку затащил в свою кинобудку, наверно!

(Сократ был в училище, где выпускали киномехаников).

Ну, все понятно: дети растут, как трава, можно и выкосить ее, сорняки, они цепкие, ничего с ними не сделается. Но на самом деле Сократ далее до конца жизни Гали не сказал с нею ни слова. Общение происходило через бабушку.

Однажды пришел к нам наш голодарь, совсем ослабевший, тихий:

- Двадцатые сутки пошли, - скромно говорил он. - Кстати, я видел Галину. Слава Богу, у нее какой-то молодой человек, нежно поцеловал, подсадил на автобус...

А мы про Валеру уже знали, потому что все друг про друга знают, Пермь - город маленький.

- Значит, она нашла такого, на которого массаж действует, - ляпнули мы.

- Что ж вы, дорогие, так болтаете-то? - растерянно спросил он. - Это уж чересчур.

У нас было ошеломление от того, что мы сделали: да, ни хрена себе сказанули! Но, впрочем, подобное у нас повторялось несколько раз.

Жизнь в своей необычности все-таки чрезмерно щедра, с запасом. Весь Валера - это особая история, а мы возьмем здесь только край этой истории, к нам обращенный. Краешек даже.

У Гали и Валеры наступила та светлая тяга друг к другу, которая между людьми зовется любовью. Она не зависит ни от хорошей жизни, ни от тяжелых условий, ни от ума, ни от характера, и слава Богу, что не зависит. Мы, предвкушая, ждали, что светлая эта сила сделает Галину приемлемой для людей. Но на самом деле любовь дала ей еще большее ясновидение, и она видела еще яснее все темное. Галя стремилась еще больше отметиться: здесь, мол, была я (взболтав с мертвым илом прозрачные струи духа).

Она написала про книгу нашего уральского Гомера "Одиссея-4", что великий древнегреческий рапсод на последний глаз бы ослеп от потрясения, прочитав книгу. А наш пермский Улисс вытаращил, читая статью, глаза, очень здоровые, несмотря на большое количество выпитой плохой водки. И он замыслил подать на Галину в суд. А нам прямо заявил:

- Пока эта стерва к вам ходит в дом, я здесь больше не покажусь!

Мы бормотали: завистники всегда были и будут, начиная с той же Древней Греции, вспомни Зоила, который составил список всех несуразностей Гомера. И таким образом обессмертил свое имя.

Мы вынуждены были хоть что-то предпринять. Галине сказали так:

- Зачем ты пишешь все это? - Мы робели, отвратительно чувствуя себя в роли поучателей. - Тридцать два раза упомянуты в статье органы выделения и гениталии! "Коитус в тонком плане", "творческий мастурбант". Зачем ты это делаешь, Галина?