Девять жизней Дьюи. Наследники кота из библиотеки, который потряс весь мир - [22]

Барбара бережно отвела с ее лба прядку седых волос.

– С ней все хорошо, не волнуйся, – солгала она, с трудом удерживая слезы.

На самом деле Бонкерс пропала, и накануне вечером Барбара искала ее несколько часов, но так и не нашла.

Мать кивнула, слабо улыбнулась и закрыла глаза.

– Бонкерс… – еле донесся до слуха Барбары ее шепот.

На следующий день она уже не приходила в сознание и утратила способность самостоятельно дышать, поэтому ее подключили к аппарату искусственного дыхания.

Эвелин неоднократно говорила дочери, что не хочет, чтобы ей продлевали жизнь при помощи какой-либо аппаратуры. Но она не оставила «заблаговременного распоряжения»[8], не подписала нужных документов. После ожесточенного спора Барбаре, истерзанной горячим состраданием к матери и сознанием совершаемого ею рокового шага, удалось убедить докторов отключить аппарат. Инъекции морфия избавляли мать от болей, но не могли продлить ей жизнь. Ей оставались считаные дни.

В ту ночь Барбаре приснился сон. Она увидела маму рядом с Бонкерс на далеком расстоянии от себя, в каком-то непонятном, не поддающемся описанию месте. Мама помахала ей рукой и произнесла: «Все хорошо, не волнуйся, все хорошо!»

Утром Барбара вышла на крыльцо за газетой и случайно взглянула на подъездную дорожку соседнего дома. И там, в густой тени под сломанным пикапом, увидела неподвижно лежавшую Бонкерс. Барбара только теперь поняла, что Бонкерс ушла из дома умирать и что она мирно почила во сне. Не отрывая от нее взгляда, Барбара застыла на крыльце, затем разразилась отчаянными рыданиями, машинально продолжая держать чашку с дымящимся кофе…

Потом она позвала Джеймса, и они похоронили Бонкерс на заднем дворе, под кустом сирени, который Эвелин помогла вернуть к жизни при помощи естественных удобрений и яичной скорлупы.

На следующий день Эвелин Ламберт скончалась. Ей было всего шестьдесят шесть лет.

Барбаре Лэджинесс нелегко говорить о матери. Даже спустя восемь лет, имея любящего и любимого мужа, замечательную дочку и шумного друга Ниндзя, теперь носящего важное имя Мистер Сэр Боб Киттенс, она то и дело прерывается, чтобы вытереть слезы.

– Я ею восхищаюсь, – говорит она. – Маму во многом можно было бы упрекнуть, но то, что она больше беспокоилась о кошках, чем о себе… это воистину достойно восхищения! Что бы ни говорили о ней, о ее пристрастии к кошкам, важно то, что она любила всех и каждого чрезмерно, до полного самозабвения.

– Вы думаете, она слишком сильно их любила?

– Да, иногда мне так кажется. Но, понимаете, на самом деле невозможно любить слишком сильно. Она действительно любила все живое, что не может подать за себя голос. Когда я была маленькой, в нашем городе решили распылять какую-то отраву против москитов. И по всему городу стали разъезжать грузовики с оранжевыми фарами на крыше и распылять эту жидкость. И вскоре мать как-то спросила меня: «Ты слышишь?» Я прислушалась и сказала: «Нет, я ничего не слышу». И она ответила: «Эта отрава убила не только москитов, но и всех насекомых. Вот потому ты и не слышишь пения птиц!»

Помолчав, чтобы собраться с силами, Барбара добавила:

– Видите, какой умницей была моя мама?

После смерти мамы и Бонкерс она два года не могла

заставить себя принять в дом новую кошку – ее приводила в ужас одна мысль, что придется перенести смерть еще одного любимого существа. У нее была крепкая семья, чудесная дочка, постоянная работа и прекрасный дом – все то, что начинаешь по-настоящему ценить только тогда, когда потеряешь. Они держали рыбок, несколько хомячков и черепаху, но Барбара не решалась снова завести кошку, боясь привязаться к ней всем сердцем. Однако девятилетняя Аманда очень просила кошку, и мать не смогла ей отказать.

И вот они взяли кота по имени Макс. Это было очаровательное и очень ласковое существо с забавным обыкновением спать на холодильнике, свесив хвост. Но через два года, когда ему было всего четыре, с ним случилась беда. Он шел по кухне, как вдруг внезапно рухнул на пол и забился в конвульсиях. Барбару охватила настоящая паника: Макс, такой молодой и здоровый кот, умирал у нее на глазах! Произошло то, чего она так боялась. Пока Джеймс, как безумный, названивал по телефону, Барбара держала на руках несчастного Макса, который извивался от судорог. Сердце его бешено колотилось, веки дергались, глаза подернулись пленкой. Не соображая, что делает, Барбара позвала дочь.

Аманда прибежала и, увидев, что Макс весь извивается в конвульсиях, а изо рта у него идет кровь, отчаянно зарыдала. Для одиннадцатилетней девочки зрелище было слишком тягостным, но, когда через час Барбара с Джеймсом вернулись домой и сказали, что Макс умер, Аманда бросилась маме на грудь.

– Спасибо, мама! Я успела попрощаться с Максом, когда он еще был живой.

Она была сильной девочкой, поняла Барбара, впервые увидев в уравновешенной дочери испуганную девочку, которой когда-то была сама, девочку, которая так долго и стоически сражалась с бедностью в семье без отца.

В течение месяца они трижды приходили в приют посмотреть на Ниндзя, прежде чем Барбара решила забрать его домой. Она не была к этому готова, но дочь и особенно муж чувствовали себя потерянными без пушистого друга. «Может быть, – думала она, – я смогу просто жить с ним в одном доме. Ради Аманды и Джеймса. Может, я смогу относиться к Ниндзя, как другие относятся к своей кошке: просто как к животному, живущему с ними в одном месте».