Девять совсем незнакомых людей - [53]

Он вытащил из сумки трусы, стараясь не думать о незнакомых руках, ощупывавших его одежду в поисках контрабанды, о глазах, которые видели его выцветшее нижнее белье. Давно пора было купить новое.

Раньше одежду ему покупала жена. Потом, годы спустя, когда они уже развелись, оказалось, что это одно из многих-многих дел, которые она делала, чувствуя, что он принимает его как должное. Он ни разу не поблагодарил ее. Да? Неужели так и было? Господи! А если и так, то зачем ждать двадцать два года, чтобы сказать ему об этом? Почему не сказать сразу же, что он неблагодарная свинья, чтобы он не чувствовал себя худшим из людей в мире, когда сидел напротив психолога на консультации для пар столько лет спустя? Тони стало так стыдно, что он в буквальном смысле не мог говорить. Как выяснилось, это один из примеров того, что он «замкнулся в себе», «эмоционально отдалился», «срал на все с высокой колокольни», – и все это продолжалось до тех пор, когда он уже вовсе не «срал», а, онемев, подписывал бумаги.

Какой фразой описывала его жена? Словно видела в этом что-то забавное? «Незрелое человеческое существо». Она даже сказала об этом консультанту.

Несколько месяцев спустя после того визита к психологу ему пришло в голову, что за время супружества он делал много всякого разного, и никто его за это не благодарил, не выражал признательности. Незрелое человеческое существо терпели ради того, чтобы заправлять ее машину. Он нередко спрашивал себя, уж не думает ли она, что у машины есть какой-то механизм самонаполнения. Он раз в год отвозил ее машину на сервис. Заполнял бумаги на возврат уплаченных ею налогов.

Может быть, они оба принимали друг друга как должное? А разве тот факт, что супруги принимают друг друга как должное, не является одним из плюсов брака?

Но к тому времени было уже поздно.

После развода прошло пять лет, и это были пять лучших лет жизни его бывшей жены. Она снова обрела свое истинное «я». Она жила сама по себе, ходила на вечерние курсы, а на уик-энды выезжала куда-нибудь с компанией счастливо разведенных женщин. Они даже приезжали в такие места, как этот пансионат. Его бывшая ходила на «ежедневные медитации». «И сколько тебе нужно медитировать, чтобы все встало на свои места?» – спрашивал Тони, а она так закатывала глаза, что он удивлялся, как зрачкам после такого удается вернуться на место. Если она говорила с Тони, то в такие дни у нее прекращалось глубокое дыхание. Если подумать, то вид у нее был такой, будто она дышала через соломинку.

Тони натянул на себя широченные шорты.

Господи боже!

Они, вероятно, сильно сели. Вероятно, он неправильно их стирал. В холодной воде. Или в горячей воде. Не в той воде. Он изо всех сил натянул ткань, просунул пуговицу в петельку.

Готово. Только дышать невозможно.

Он кашлянул, и пуговица, отскочив, покатилась по полу. Он громко с недоумением рассмеялся и опустил взгляд на свой громадный, раздувшийся живот. Он, казалось, принадлежал кому-то другому.

Он помнил свое тело другим. В лучшие времена. Могучий рев взвинченной толпы. Звук вибрировал в его груди. В те времена для него не было преграды между разумом и телом. Он думал «беги» – и бежал. Он думал «прыгай» – и прыгал.

Он спустил шорты, чтобы они сидели ниже живота, и вспомнил про свою бывшую жену на седьмом месяце беременности, которая делала то же самое с юбкой с эластичным поясом.

Он взял ключ от своей комнаты, набросил на плечо белое банное полотенце. Можно ли выносить эти полотенца из дому? Может, о них было написано в договоре. Ничего, длинноногий сосед ему все объяснит. Он, кажется, юрист. О юристах Тони знал все.

Он вышел из комнаты. В доме было тихо, как в церкви. Он открыл дверь в жаркий день и двинулся по вымощенной тропинке к бассейну.

С противоположной стороны появилась женщина в спортивном купальнике и саронге, повязанном на талии. Та самая, у которой копна волос словно лошадиный хвост и очки «кошачий глаз» в яркой оправе. Тони уже решил, что это интеллектуалка-феминистка левого толка, способная стереть его в порошок за пять минут разговора. И все же лучше уж он будет общаться с этой феминисткой, чем с психопаткой. Тропинка была такая узкая – им и не разойтись. Тони отошел в сторону, надеясь, что не оскорбляет никаких феминистских принципов, – он помнил тот случай, когда придержал дверь для женщины, а она зашипела на него: «Я сама могу ее открыть, спасибо». Он подумал, не шарахнуть ли ему женщину дверью по голове, но, конечно, ничего такого не сделал, он просто улыбнулся как последний тупица, потому что не каждый мужчина способен на насилие по отношению к женщине, даже если подобные мысли и мелькают изредка у него в голове.

Эта женщина не пошла на глазной контакт, но благодарно подняла руку, словно оторвала ее от рулевого колеса машины, чтобы поблагодарить за то, что он уступил свою полосу, и только когда она прошла мимо, он понял, что она безмолвно плачет. Он вздохнул. Его сердце не выдерживало женских слез.

Он проводил ее взглядом – неплохая фигура, – а затем пошел дальше, подтянув шорты, чтобы они не упали.

Открыл калитку.

Да черт побери!